Младший напоминал грубо выкованный кинжал. Несбалансированный вес рукояти и лезвия, непредсказуемая и опасная игрушка. Никогда заранее не знаешь, пронзит ли он плоть противника или оставит без пальцев владельца, вывернувшись из рук. Вытянутое лицо не несло на себе никаких отпечатков эмоций, длинные глаза казались пустыми, но это скрывали пушистые ресницы. Взгляд он не отводил, но одновременно будто смотрел мимо: ни капли почтительности, опасения или страха, только недоброе внимание привыкшего таиться зверька.

В планы Ши Мина совершенно не вписывалось обзаводиться ребенком, но никакие планы не имеют значения перед лицом правителя. Есть только долг, который превыше всего.

Год длилась тихая война. Юкай слушал, но не слышал, пропуская слова мимо ушей. В те редкие моменты, когда наставнику удавалось привлечь его внимание, смотрел так, что внутри все переворачивалось. В то время Ши Мин приучился даже в собственном доме спать с ножом под подушкой. Титул наставника звучал от ребенка как плевок или ком грязи в лицо. В Юкае не было того высокомерия, которое присуще юным отпрыскам правящих семей, зато было нежелание подпускать кого-то ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Однажды он выдвинул условие, которое Ши Мин соблюдал вот уже который год. Против всех правил и законов юный наследник рода Ду запретил упоминать свою фамилию, и окружающие вынуждены были называть его крайне непочтительно – по одному только имени.

Волчонок – что тогда, в двенадцать, что сейчас, в семнадцать. Вырос, а глаза остались прежними: два осколка сердолика на ярком свету. Отца, почившего императора, он презирал и презрения своего не скрывал, отказавшись даже вслух фамилию его произносить. Для посторонних людей он оставался шкатулкой с секретом, запертой на десяток ключей. Его недовольство или раздражение выражалось в едва заметных переменах, пряталось в тенях длинных ресниц, не выскальзывая наружу. Плотная пелена отстраненности слетала с него только в присутствии брата, обнажая ворох спутанных эмоций.

Впрочем, понять своего воспитанника Ши Мин и не пытался. Зачем лезть в глубину, если подросток был всего лишь временно передан на воспитание? Его задачей было наладить ровные отношения, не ближе и не дальше, чем того требовала ситуация, но привязываться, считать нежданного ученика то ли сыном, то ли братом? Все это совершенно ни к чему.

Слишком близкие отношения – излишество для человека, которого всю жизнь носит как сорванный лист по ветру. Да и привязанность к особам правящего рода была бы неуместна. После каждой смены императора преданные и надежные часто первыми теряли головы.

Мало кому нужны чужие слуги.

Однако Ши Мин и сам никогда не признался бы, насколько изменило его появление ребенка. Необходимость заботиться кого угодно изменит, как и годы, проведенные бок о бок. Человек всегда остается человеком, он вынужден гнаться всю жизнь за призрачной мечтой обрести тепло, стать важным для кого-то, пусть и ненадолго.

Ребенок давно перерос Ши Мина на голову и вширь перерос, не разобрать сразу насколько: на его плече сидеть можно, и место еще останется; кривая улыбка, недобрый тяжелый взгляд, под которым невольно ощущаешь собственное бессилие, да небрежное равнодушие на самом донышке глаз. Императорский двор и не знает, как ему повезло, что этот слишком быстро выросший юноша до сих пор там не задерживался. Как воспитатель, Ши Мин со смирением принял собственный провал, так как ничего хорошего ученик от него не перенял, зато все плохие качества не только впитал, но и увеличил вдвое. Если Ши Мин с годами научился скрывать истинное отношение к людям, то ученик его переиграл, даже не вступая в соревнование, – отбросив все правила этикета, он невозмутимо презирал всех и каждого.