У этих людей было какое-то шаблонное мышление, и говорили они по известным им шаблонам. Так они могли выглядеть УМНЕЕ других и оставаться УМНЕЕ многих. Они сумели заронить сомнения мне в душу.

4. – И за такой дом пятнадцать тысяч?!! – переспросил я, когда следующая неделя была уже на исходе. Меня поразило то, что сколько денег кое-кому уже хотелось получить за один крохотный домик, в котором жил «сапожник». Этого «сапожника» на прошлой неделе в центре села, недалеко от кинотеатра, убил один азербайджанец. После этого убийства началось такое жужжание, которое многих СДЕЛАЛО ОХВАЧЕННЫМИ готовыми избавляться от всех чужаков. В ПЕРВУЮ очередь этому множеству хотелось прогнать всех азербайджанцев из этого села. Пошли такие разговоры, что к такому словно уже ЕДИНОДУШНОМУ решению ДОЛЖНЫ были прийти на «сельском сходе». Но все разговоры о «сельском сходе» так и остались всего лишь разговорами. Зато окна тех домов, в которых жили азербайджанцы, брошенными в них камнями повыбивали стёкла.

Дядя одноклассника заговорил как об ОТКРЫВШЕЙСЯ для меня возможности купить дом у одного азербайджанца, которому как уже НИЧЕГО не оставалось, как только собраться и уезжать куда-нибудь со своей семьёй, за пять-шесть тысяч. Избушка убитого была раза в четыре меньше того дома, за который собирались получить шестнадцать тысяч.

– Да, – ответила мне жена дяди одноклассника, которая собралась помочь мне купить дом и получше, и на лучшем месте, и дешевле. – Видишь же: что происходит.

То, как она говорила раньше, и то, как она стала говорить, только свидетельствовало о том, что насколько те, кто ОКРУЖАЛ меня, отставали от меня в понимании происходившего. Её сын повёл меня к одному дому, который не продавался, но который мог продаваться. Он выглядел намного хуже того дома, который я собрался покупать. А там, где стоял дом убитого, даже смотреть было не на что. НИЧЕГО хорошего я не увидел там, где находились эти другие дома. На следующий день, в воскресенье, его отец отвёз меня к одному дому. Он посчитал, что этот дом будет продаваться, раз ему стало известно о том, что тем, кто проживал в нём, как ДОЛЖНЫ были ВЫДЕЛИТЬ квартиру. А жившим в этом доме, как оказалось, НИЧЕГО не было известно про квартиру, которую им собирались ВЫДЕЛИТЬ. И этот дом пока никто не собирался продавать. И этот дом выглядел намного хуже того, который я был согласен купить. У меня стало усиливаться только ощущение какой-то ПУСТОТЫ из-за того, что как мне старались помочь. Эти пути, по которым меня стали водить, не к чему не приводили. Меня раз за разом словно уводили куда-то не туда, помогая остаться ни с чем.

К этому времени наша бригада взялась уже за ВТОРУЮ работу в том, селе, куда мы уезжали дней на пять каждую неделю. Дядя одноклассника стал уже себе позволять продолжительное время ОТСУТСТВОВАТЬ там, где мы работали. Он пропадал на том грузовике, который нам ВЫДЕЛИЛИ для того, чтобы мы ездили с работы и на работу. И тут уже нам раза три-четыре пришлось идти пешком на обед с одной окраины села до другой его окраины, где находилась столовая. Дядя появлялся уже тогда, когда в столовой никого уже не оставалось. И он появлялся выпившим. И он ещё начинал чем-то возмущаться, чтобы бригаду, которую он оставил, оставить в чём-то ВИНОВАТОЙ.

Прошли ДВЕ недели после того, как я обещал встретиться с тем, кто продавал дом за одиннадцать тысяч, когда дядя снова появился пьяным на работе и стал только мешать остальным работать. Мне стало ясно, что так ДАЛЬШЕ больше не пойдёт. Я разозлился, бросил работу и уехал из этого села, чтобы встретиться с тем, кто мог ещё продавать тот дом. У меня появились опасения, что и этот дом уже может быть продан.