Что касалось меня, я приступил к работе сразу. Уроки бармена начались с вручения рецептов коктейлей и на том закончились. Грег дал добро на использование выпивки для практики, и за пару дней я научился готовить неплохие напитки, но разливать пиво, что мне казалось очень легким, нормальным образом я смог лишь спустя неделю.

Это место, кстати говоря, стало и моим убежищем. Частенько я приходил в бар очень рано – лишь для того, чтобы побыть одному да и выпить пару рюмок. Дома я мог сделать то же самое, но смерть отца сильно меня отдалила как от моего обителя, так и от матери, которая молча терпела мое отсутствие, переживая потерю любви и мужа почти в полном одиночестве. Большинство людей посчитают меня эгоистичным подонком, но, в отличие от остальных чужих мнений, с этим я соглашусь. В оправдание лишь скажу, что когда человек встречает смерть – правильной реакции или верных действий не существует. Нельзя судить поведение людей, впервые встретивших смерть: невозможно подготовиться как к ней, так и к исходящим от нее скорби или душевному опустошению. Человек даже не осознает, как попадает в депрессию, или что находится в ней. Ему это лишь говорят, он всё переосмысливает, а потом принимает факт и реагирует, но поскольку этому научиться невозможно – каждый делает это по-своему. Почему я перешел от смерти к депрессии? Все дело в стрессе, который в принципе исходит от неготовности человека к чему-либо; нагрузке, конкретному уровню усталости или определенным переменам. Никто не ожидает, что придет день, когда он не захочет встать с постели или захочет умереть, но вот бросить мать – совсем другое. Этому нет оправдания, разве лишь то, что я опомнился рано, не оставив ее в одиночестве надолго.

Одним словом, я много времени проводил в баре и обычно – в одиночестве: приходил рано, читал книги про биологию, пускал пару рюмок, потом ровно в шесть вечера открывал бар для всех. Когда я начал знакомиться с тамошним контингентом, передо мной открылись двери в «Дивный »мир алкоголизма и человеческой деградации. Обычно в бар приходили проезжающие мимо дальнобойщики, рабочие пригородного завода и подрядчики – после очередного рабочего дня. В пятницу и субботу временами приходили и студенты, но обычно они не садились у барной стойки, а потому моими единственными собеседниками были поверхностные мужики, обсуждающие баб. Гарантирую, не было такого дня, чтобы они хотя бы раз не поспорили, какая поза в сексе лучше. Я тебя уверяю, каждый раз, садясь у стойки, они начинали говорить о сексе, а потом о ее позах, причем с половины их диалог перерастал в спор. Спорить о вкусе и предпочтении всегда для меня было абсурдным, ведь в конце концов вкус – самое субъективное, что есть у человека, хотя в наши времена даже это стало сомнительным. Несмотря на это, никто из участников дискуссии не хотел ничего доказывать, а лишь желал показать, что знает о сексе больше, чем остальные, занимался им больше и с более красивыми женщинами. Если бы не скрытый мотив их спора и мимолетные советы мне, как подцепить девушку, я наверняка бы спятил, а так, смотря со стороны и тихо посмеиваясь, даже получал удовольствие. В таких условиях я проработал больше года, и ничего за то время в баре не изменилось, кроме одного.

Когда прошел рабочий месяц, в голову Кори пришла идея гениального маркетингового хода. Я уверен, что посреди ночи он проснулся в холодном поту и понял, что дела бара пойдут в гору, если он поставит внутри старый бильярдный стол, купленный на барахолке. В его фантазиях он был новым и более эффектным, однако старый, пыльный стол стоил намного дешевле, кроме того, сам-то он играть не умел, так что на эффективность ему было наплевать. Старый тунеядец был из тех людей, что больше представляют, а не видят. Помню, он однажды подошел ко мне, впился в меня лицом так, что запах из его рта стал разъедать мои глаза, а потом сказал своим хриплым, слегка дрожащим голосом: