– Говорил же, что тебе не место снаружи… Хотя бы красивую жену нашел, ну что уж там. – Это были его приветственные слова после почти пятнадцатилетней разлуки, после которых он подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал: – Ты еще не знаешь, но ты один из самых лучших стрелков в мире, сынок.

Никогда не забуду его слов. Они как клеймо прожглись у меня в памяти. Я тогда удивленно и даже испуганно смотрел на седого, сморщенного человека в халате и с парой кислородных баллонов за спиной.

– Ну что же сказать, сын, добро пожаловать в родной дом – с этими словами он медленно и с трудом начал подниматься наверх. – Мою комнату ты знаешь, а в остальных делайте что хотите.

В доме было три этажа, но, несмотря на тяжелую болезнь деда, тот всё равно жил на втором. Старый черт был самым принципиальным и крепким мужиком из всех, что я видел. Он почти не мог ходить, страдал тяжелой болезнью легких, но всё равно жил один на втором этаже, не ленясь каждый раз спускаться в туалет на первый. Ты подумаешь, что это странно и глупо, но для деда стабильность была всем: он ненавидел перемены, всегда придерживался строгого режима, и даже чахлое, высохшее и искалеченное за долгие годы тело не могло изменить его взглядов… Странный был фрукт.

Родители же поселились на третьем этаже, а я – рядом с дедом. Не знаю, где я тогда накосячил, что папаша решил толкнуть на мою долю такое дерьмо, но оно продлилось недолго: спустя пару месяцев после нашего въезда дед отбросил коньки. Перед нашим въездом отец постоянно говорил, что он невыносим, но за всё время он ни разу даже не пикнул, умерев в тишине, заранее напялив на себя свою охотничью одежду. Поверь, я не шучу. Я сам нашел его лежащим в кровати, бледным и бесчувственным, с охотничьим ружьем в руках, сложенных на груди. Тот момент был одним из тех, которые меняют что-то в тебе раз и навсегда. Помню, я подошел и начал пристально смотреть на его лицо. Думаю, даже тогда я понимал, что его образ был как минимум странным. Бледное лицо выглядело таким спокойным и умиротворенным, что даже после того, как я узнал о боли, причиненной отцу и бабушке, всё равно оставался уверенным, что он обрел покой. В любом случае, если упрямство остается и после смерти, то благодаря ей он пробрался бы и в рай…

Лучше мне не рассказывать о нем и времени, проведенном с ним. Скажу только, что оно было просто уж чересчур бесчувственным: никто с ним не общался, не трогал и не заботился. В основном потому, что он сам не позволял, но, если быть до конца честным, особым желанием никто не горел, разве что мама. Она, временами, общалась с ним, воспринимая все его чудачества с юмором и без осуждения. Старый черт был похож на недовольного пакостного призрака: двигался почти бесшумно, постоянно натыкаясь на нас с суровым и недовольным выражением лица. Пару раз я даже испугался, вздрогнув и еле слышно закричав. Помню, как сейчас, его взгляд в тот момент: он видел, что произошло, но вместо того, чтобы извиниться или хотя бы пошутить, продолжал таращиться, как будто давал понять, что я – сыкло. Вот такой он был, а мама всё равно от души с ним общалась. Разговаривала с ним, носила ему еду, а в конце вообще нянчила как ребенка, добиваясь от него того, чего никогда не получал отец: выражения чувств. Дед был тяжелым, суровым и бесчувственным человеком, но мама что-то в нем изменила, после чего он смеялся, улыбался и говорил нежные слова, но только ей одной. Один раз даже сказал, что всегда мечтал о такой дочери, после чего отец пару дней ходил по дому как загнанный бык: с обиженным, задумчивым и злым выражением лица, ходил так быстро и дышал так тяжело, что никто бы не решился встать на его пути. Мама, проходя мимо, улыбаясь смотрела на его вытаращенные, наполненные болью и яростью глаза, после чего молча уходила, давая мне понять, что отец занят и нам нельзя ему мешать. Занят он был, понимаешь? Для меня абсурдно, что взрослый мужик может ревновать жене собственного отца, не говоря о том, что он всем сердцем его ненавидел. К сожалению, чем дольше я живу, тем лучше смахиваю на него, если ты понимаешь, о чем я. Мама никогда не могла принять его ненависть, хоть и сама отлично знала тяжелую историю его жизни.