Судьбу прошибая и годы.
«Не дается мне в руки слово…»
Не дается мне в руки слово,
Словно тень от летящей птицы.
Впрочем, может быть, так и надо –
Пусть хоть птица будет свободной!
Пусть хоть птица! Что до отчизны,
То она меня не замечает.
Что ж, наверно, так тоже надо –
Я ж люблю ее не за это!
И когда живу на чужбине,
Мне она почему-то ближе.
Может быть, потому, что отчизна
Будет жить, когда нас не будет.
Потому-то и не обидно,
Что она не дается в руки.
Важно, чтобы она навеки
Продолжала лететь, как птица.
Белая элегия
Белый лебедь над синим прудом
Проплывает и медленно тает.
Я ловлю теплоту его ртом –
Мне его теплоты не хватает.
Так и лебедь отчизны плывет
Над прудом, но не синим, а черным.
Бьет крылами, на помощь зовет –
Так не хочется быть прирученным!
Я сжимаю обиду в горсти,
Я спасу его, честное слово!
Но меня никому не спасти
От пространства сырого и злого.
Столько верст отделяет меня,
Столько звезд от родного аула!..
Но однажды, в ночи, без огня,
Я проснусь от небесного гула.
И увижу свой ласковый дом,
Горы, предков, в чьей власти верховной
Черный пруд сделать синим прудом
И спасти нас от смерти духовной.
«Вспомнил шиповник губ твоих ярко-красный…»
Вспомнил шиповник губ твоих ярко-красный,
Замечаемый первыми встречными за версту.
Вспомнил твой смех и мой поцелуй напрасный,
Улетевший тут же в сияющую пустоту.
До сих пор мне непросто – но что поделать с собою! –
До сих пор в моей жизни метет и метет снегопад.
То обычною глупостью, то необычной любовью
До сих пор называю ту страсть, что пришла невпопад.
Ничего, кроме имени, мне уже не осталось,
Я в грехах, как в шелках, но даже и это не впрок.
И не старость всё это, а просто, родная, усталость,
Просто древний и мудрый, как дерево жизни, урок.
Только сердце всё стонет, почти беспричинно страдая
В нескончаемом и невозможно ужасном сне.
И опять в полон берет любовь молодая,
И портрет твой опять проступает на голой стене.
«Нетающий снег на вершине лежит…»
«Нетающий снег на вершине лежит…» –
Так в песне народной поется.
Любое ущелье не глубже, чем жизнь,
В нем вздох, словно стон, отзовется.
Но терпят мужчины нелегкий свой век,
Судьбе не желая отмщенья.
Так терпит вершина нетающий снег
И терпит лавину ущелье.
«Цветы разрослись на заветных камнях…»
Цветы разрослись на заветных камнях,
И я к ним тянулся, как к матери дети.
Цветы разрослись на заветных камнях
Невзрачные. В детстве я их не заметил.
Цветы разрослись на заветных камнях,
Их корни меня еще держат на свете.
«Огонь, мерцающий вдали…»
Огонь, мерцающий вдали,
Не ледени мою дорогу!
Веди к родимому порогу
По краешку чужой земли.
Я праведничал и грешил,
Я падал вниз и поднимался.
Но, видит Бог, я не сломался
И, значит, не напрасно жил.
Огонь, мерцающий вдали,
Не дай покрыться ледяною
Корой годам моим! Со мною
Побудь – и боль мою продли.
Не дай заледенеть глазам –
Я равнодушья не приемлю.
Талант пускает корни в землю,
Душа стремится к небесам.
Огонь, мерцающий вдали
Над снежной вьюгой междуречья,
Развей мои противоречья,
Мои печали утоли!
«Я проснулся. Книга не закрыта…»
Я проснулся. Книга не закрыта.
За окном – осенняя листва.
Всё нормально, значит, шито-крыто.
Лишь болит зачем-то голова.
Я живу в стране, где люди боле
Не способны чувствовать всерьез.
И со всеми долю общей боли
Принимаю молча, как наркоз.
У отчизны ни души, ни тела.
Родина, любимая, скажи,
Почему тебе не надоело
Жить во лжи и здравствовать во лжи?
Я проснулся. Книга не закрыта.
Черт не выдал, но и Бог не спас.
Боль, любовь – всё, значит, шито-крыто.
Что же остается про запас?
Слышу голос, и слова не лживы:
«Всё это от бедности, сынок!
Но не хлебом же единым живы…»
Понимаю. Я не одинок.