«Если блуждаю в ненастной разлуке…»
Если блуждаю в ненастной разлуке,
Или в тумане моя голова, –
Слышу аула родимого звуки,
С детства знакомые сердцу слова.
Вижу отцовы орлиные вежды
И материнский отчаянный взор.
Сколько в них веры, любви и надежды
Светит во мгле, под папахами гор!
Что мне чужая дурная свобода
И обещаний заманчивый хор?
Я не меняю папаху народа
На головной иноземный убор.
Пусть вас напрасно не мучают страхи,
Мать и отец, на промозглом веку.
Я прижимаюсь щекою к папахе,
Я к родовому иду роднику.
На железной дороге эпохи
«Я увижу – что надо увидеть…»
Я увижу – что надо увидеть,
и услышу – что надо услышать.
Новый день распахнул мои окна,
мои шторы раздвинул рассвет.
Улыбнусь – если очень хотите,
опечалюсь – когда будет нужно.
Новый день раскрывает свой зонтик,
чтобы спрятать планету под ним.
Буду дерзким – коль правда захочет,
примирюсь – если дело прикажет.
Новый день по пятам моим ходит,
не давая покоя душе.
Буду вечно влюбляться в прекрасных,
научусь не любить недостойных.
Белый день шелестит, как страница –
что сегодня на ней написать?
Если слово, то пусть это слово
будет веским и верным, как дело.
А пока в нем нужда не настала,
буду Пушкина молча читать.
«„Честь имею“ – два коротких слова…»
Отару Чиладзе
«Честь имею» – два коротких слова –
выбросил из лексики мой век…
Пистолет заряжен. Всё готово.
И шагнул к барьеру человек…
А теперь уладится иначе:
на столе – бутылка коньяка…
Что нам до мальчишеских чудачеств
дуэлянтов энского полка!
Пересохло русло Черной речки,
из тумана горы не видать.
Будет жить без этих слов нам легче,
но труднее будет умирать.
Что же делать? Время продиктует
новые удобные слова.
С Черной речки черный ветер дует.
Как Машук, седеет голова.
Недруга приближу, брошу друга,
нелюбимой в чувствах объяснюсь.
Не боюсь замкнувшегося круга –
лексикона нового боюсь.
И, как юный прапорщик, бледнея
от насмешки тайного врага,
закричу однажды: «Честь имею», –
перепутав годы и века.
«Белый лист – словно снежное чудо…»
Белый лист – словно снежное чудо…
В белый свет летит пуля, звеня…
Через Пушкина, через Махмуда
Эта пуля настигнет меня.
О, ее роковая орбита
Неизменна во все времена!
Эта пуля на Правду отлита.
Предназначена Слову она.
Но в космическом млечном тумане
Бог сорвет ее грозный полет.
Он в ладонь эту пулю поймает
И звезду из нее отольет.
Слепой
Опираясь на посох,
смешавшись со зрячей толпой,
Красоту мирозданья,
смеясь, восхваляет слепой.
Вездесущего Бога
его славословят уста,
Но не слышат слепца –
никому не нужна красота.
Он, встречая зарю,
поднимает лицо к небесам,
Но не виден рассвет
горемычным незрячим глазам.
Красоту мирозданья,
смеясь, восхваляет слепой,
И над ним, тыча пальцем,
хохочет прохожий любой.
Кто он – ангел, поэт, звездочет?
На кого он похож?
Загляни в свое сердце –
и сразу, приятель, поймешь.
Болото
Как трудно, наверно, болоту
Всю жизнь оставаться болотом
И выглядеть круглым болотом
В глазах насекомых и птиц.
А впрочем, оно не рыдает
И тащит насильно в объятья
Любого, и жадно глотает…
А в чреве его – как в аду.
Такое вот злое болото,
Без сердца и без дыханья.
Его ничего не волнует,
Оно никуда не течет.
Лишь звери ночные знают,
Как молится Богу болото,
Чтоб он превратил его в речку…
Но хочет ли этого Бог?
Грех
Вот грех. Он будет молодым
За сгорбленной спиной.
Ты будешь лысым иль седым,
А он всё тот же – твой.
Стареют мысли и тела,
Стареют скорбь и смех.
Стареет даже смерти мгла,
Но не стареет грех.
Ты с ним пойдешь в незримый бой
С могилой и судьбой.
А он, твой грех, доныне твой,
Как верный пес – с тобой.
К тебе прилип он, как смола,
Не смыть, не оттереть.
За все позорные дела