Девочки недели две возлагали на надгробье свежие гирлянды, а спустя две недели на дороге показался солдат в красном мундире. Он шел с палкой и с узелком из синей ткани, одна его рука висела на перевязи. Подойдя ближе, он остановился, посмотрел на нас, взглянул на надгробье, потом взглянул еще раз, подошел ближе и перегнулся через к стену, чтобы прочесть черную надпись на белой краске.

Вдруг он широко ухмыльнулся и сказал:

– Вот же повезло!

Вполголоса прочитал надпись про «храбрых воинов» и воскликнул:

– А ведь я и вправду храбрец!

Освальд решил, что это уже нахальство.

– С чего вы решили, что вам повезло? – сердито спросил он. – И какое вам дело до этого надгробья, Томми?

Конечно, Освальд читал Киплинга и знал, что английских пехотинцев называют «Томми».

– Сам ты Томми, молодой человек, – ответил солдат. – А я вот кто! – И он показал на надгробие.

Мы застыли, как громом пораженные. Элис опомнилась первой.

– Значит, вы Билл, и вы живы! – вскричала она. – Ой, вот радость-то! Я пойду скажу вашей матери!

Она пустилась бегом, мы – за ней. Билл шел медленно, потому что хромал, но он спешил, как только мог.

Мы забарабанили в дверь дома солдатской матери и закричали:

– Выходите! Выходите!

Когда миссис Симпкинс открыла дверь, мы даже не успели ничего сказать: она растолкала нас и стремглав помчалась по садовой дорожке. Я никогда не видел, чтобы взрослая женщина так быстро бегала. Это она увидела, что к дому идет Билл.

Она встретила сына у калитки, обняла и заплакала гораздо громче, чем тогда, когда думала, что он убит.

А после мы все пожали Биллу руку и сказали, как рады его возвращению.

Мать солдата всё не отпускала сына, и я не мог оторвать взгляда от ее лица. Оно было белым, как воск, только розовели пятна на щеках, и глаза сияли, как свечи. А когда мы все снова сказали, как рады, она воскликнула:

– Благодарю господа за его милость! – ввела Билла в дом и закрыла дверь.

А мы пошли обратно, разрубили надгробие топором, развели большой костер и ликовали как сумасшедшие.

Открытку с известием о смерти Билла прислали по ошибке, он просто пропал без вести.

У нас еще оставалась трубка и целый фунт табаку после того, как мы вручили солдатам подарки, и мы отдали все это Биллу. Отец собирается нанять его младшим садовником, когда заживут его раны. Билл всегда будет слегка прихрамывать, поэтому больше не сможет сражаться.

Я очень рад, что некоторые солдаты возвращаются к своим матерям. Но если им придется погибнуть, они падут с честью – я сам надеюсь пасть именно так.

И трижды «ура» в честь королевы, и матерей, которые отпускают на войну своих сыновей, и сыновей, которые сражаются и умирают за старую Англию. Гип-гип-ура!

Из-за порезанной ноги Доре приходилось нелегко, но мы по очереди оставались с ней дома, и она не жаловалась. Дейзи почти всегда была с ней. Дейзи неплохая, но мне хотелось бы, чтобы она научилась играть. Потому что Дора и сама не очень-то умеет, и иногда мне кажется, что из-за Дейзи она становится только хуже.

Я поговорил об этом с дядей Альберта, когда остальные ушли в церковь (я не пошел из-за больного уха). Дядя Альберта сказал, что Дора такая из-за того, что читает не те книги. Она читает «Служение детей», «Анну Росс», «Сироту Ватерлоо», «Работу для умелых рук», «Элси – маленькую свечку» и даже ужасные голубые брошюрки из серии «Мелкие грешки».

После разговора с дядей Альбертом Освальд притащил Доре кучу подходящих книг. Он удивился и обрадовался, когда однажды утром сестра встала спозаранку, чтобы дочитать «Графа Монте-Кристо». Снабжая и Дейзи книгами, которые не учат ничему хорошему, Освальд чувствовал, что приносит реальную пользу страждущему ближнему.