– Я уже стала твоей? – заворчала ифритка.

Вместо ответа Джей ухватил её за острый подбородок и страстно поцеловал.

От Фарие душно пахло золой, кардамоном и спелыми яблоками. Нехотя Грэй ответила на поцелуй: что ей терять? Руки неуверенно скользнули по плечам мужчины, путаясь в шитых бисером складках шервана30. Властные пальцы жениха двигались уверенно: скользнув по шее, потянули за платок и сорвали его с головы. Мужчина провел вниз по спине Грэй и, нашарив узел кушака, оттянул ткань и погладил талию. Дыхание Джехана стало горячим, словно угли. Ифритка почувствовала, как внизу живота зашевелилось что-то неприятное, чуждое, и резко оттолкнула жениха.

Глаза его сузились, стоило только наречённым разорвать объятия. Он посмотрел на Грэй недовольно, даже сердито, брови его недоуменно изогнулись. Собрав в кулак то немногое кокетство, что в ней сумели воспитать, девушка мило улыбнулась, подмигнула и выпорхнула из комнаты. Остаток дня она провела на заднем дворе, у конюшен: до кровавых мозолей тренировала выпады и вольты на соломенной кукле.

И начался круговорот суматошных дней, занятых встречами с родней, подготовкой к торжеству, примерками и дегустациями кушаний от лучших кулинаров Фрии. Тётушка Лаян с двумя замужними дочерями – младшая носила ребенка – прибыли в гости в обещанный вечер полнолуния. В их честь генерал Тлея закатил роскошный пир. Обещанный пиромант, размалёванный сурьмой джинн в яркой чалме, ночь напролёт запускал в небо огненные лилии, фениксов и драконов. Кузина Али́ла, держась за округлый живот, всё охала и ахала:

– Какая красота! Вот бы муж видел это. Знаешь, дорогая, он у меня такой…

Не сказать, что после помолвки жизнь в поместье стала лучше. Скорее, даже наоборот: скука и отчуждение сменились суетой и непрекращающимся раздражением. Домашний арест был снят, но Грэй и шагу не могла ступить от новых, непривычных доселе обязанностей. Свободное от организационных встреч время было доверху забито визитами родичей и муторными встречами с женихом. Грэй не высыпалась, стала ещё более хмурой и сварливой, но главное – чувствовала сильнейший дискомфорт из-за того, что от её личного пространства отрывали кусок за куском.

Джехана стало слишком много. Посол почти поселился в родовом гнезде Тлея. Он приносил дорогие подарки, галантно целовал руки, губы и шею, пытаясь спуститься всё ниже и ниже. Он болтал обо всем на свете, но при этом ни о чём. Сама Грэй так и не научилась вести светские разговоры об искусстве и обществе и не понимала, каких ответов жених от неё ждал. Масла в огонь подливал и отец. Генерал часто захаживал к дочери «в гости», безо всякого предупреждения пересекая границы женской половины дома. Порой он заставал их с Джеем свидания и считал своим долгом разделять досуг молодых. Отец был щедр на монологи, пустые, непоследовательные и непременно воспитательные. В итоге он воскресил в себе привычку рассуждать при дочери о женской доле: достойном существовании подле домашнего очага, о будущем, окруженном негой, любовью и заботой.

Грэй заявила, что уйдет патрулировать границу, как только оправится от родов. Старик только отмахнулся:

– Ты уже потеряла глаз, глупышка. Представь, что будет, если потеряешь жизнь? Как же малыш? Как же супруг и его поместье?

Чаще всего ифритка позволяла отцу разливаться соловьём и лишь делала вид, что слушает. Но иногда бывало и наоборот: колкость следовала за колкостью, голоса срывались на крик, и старик с покрасневшим от гнева лицом чуть ли не бегом покидал её покои. Джей укоризненно смотрел на гадкие сцены, но никогда не вмешивался.