– Кто не без греха, – гость позволил себе ухмыльнуться. – Я слышал, в этом доме часто случаются недоразумения с девками.

Щёки обжег румянец. Пришлось бесшумно вдохнуть и выдохнуть, казалось, непомерный объём воздуха, чтобы проглотить шпильку и не порвать при этом горло. Отец наказывал терпеть, быть выше шепотков и пересудов, и порой бывал до жестокости убедителен. Что там шпильки-шепотки – Грэй верила, что под крышей родного дома смогла бы стерпеть даже запущенные под ногти иголки.

– Лучше бы вам пройти в ковровую гостиную, – проговорила девушка. – Всё забудется, как только вы поднесёте госпоже Наюд вина.

– Вы так добры, – ифрит отвесил неглубокий поклон, развернулся и ушёл.

Грэй подождала, пока его спина скроется за поворотом, и проследовала к центральной части поместья. Путь её лежал в сторону мужской половины дома. Интересно, зачем гадёныш Наюд так далеко забрел на женскую – видимо, Шади давно с ним миловалась и заманила любовника подальше от шумной толпы. На женской половине были только покои Грэй, комната прислуги и гардеробные. Прочие комнаты пустовали.

Мужская половина поместья Тлея, наоборот, кипела жизнью и гудела десятками голосов – особенно сейчас, когда почтенные гости собирались в её центре. Огромное помещение, устланное роскошными коврами и украшенное дорогими гобеленами, способно было вместить в себя небольшое войско. Давно дом не видал подобных сборищ: старик, должно быть, из кожи вон лез, чтобы оттереть пятно с репутации семьи и умаслить высшее общество. Под высоким потолком собрались выряженные в пух, прах и павлиньи перья мужчины и женщины. Большинство из них Грэй знала с детства. То были дальние родичи, друзья отца, его былые сослуживцы и нынешние подчинённые. Некоторых гостей молодая госпожа видела впервые и, проходя мимо них, нескромно изучала новые лица. Один ифрит не отвёл глаз, как требовали приличия. Грэй оценила это и прищурилась, принимая негласный вызов.

Вечер проходил так же, как и сотни других. Вино, благовония, служанки, снующие из угла в угол с кувшинами и бронзовыми подносами с фруктами; беседы старых снобов и высокомерие отца, делавшее его на голову выше самого высокого из гостей. Высокомерие было его излюбленным оружием против позора.

Старый генерал Тлея увидел приближающуюся дочь и сжал зубы. Взглядом он показал ей на затемнённый альков.

– Ты опоздала, – сказал он жёстким, как дно чугунного котла, голосом. – До утра изволь вести себя пристойно.

– Отец, – Грэй поклонилась, положив правую руку на живот, а левую заложив за поясницу. – К чему помпезность? Ты отлично знаешь, что я выйду из стен этого дома либо в строй, либо в гроб.

Старик скривился и наклонился к лицу девушки. Лучи закатного солнца, пробивавшиеся сквозь витражи, окрасили седину висков бордовым и оранжевым.

– Спорить будешь с девкой, что занимается твоим гардеробом, – проскрипел старик. – Ты – моя дочь, ты – женщина рода Тлея, и к своим годам уже должна была уяснить, что это значит. Пришло время отдавать долги.

– Верни меня в гарнизон, и я клянусь…

– Нет. Будь я проклят, если ещё раз пойду у тебя на поводу. Сплетни о том, как ты отплатила за мои доброту и щедрость, дошли до двора. Ты… ты унизила себя, унизила меня и чуть не разрушила всё, что наши предки строили веками. Только замужество и роль благочестивой жены отмоют наше имя от грязи. Я всё сказал.

– Как же, помню твои слова, – Грэй растянула рот в подобии усмешки. – Ты много чего говорил. Особенно запомнились слова о том, как я уродлива, блудлива и неблагодарна. Что ни один приличный ифрит меня не возьмёт. Я всё правильно запомнила, ничего не упустила?