Осмотрев шатер, я мысленно просчитывала дальнейшие шаги. С жаром и тошнотой справиться легко, но причину болезни так быстро определить не получится. Я с досадой перешла к другому больному. Положив руку на горящий лоб, кивнула. Та же картина.

Я никогда не могла похвастаться глубокими познаниями в лекарстве. Но во время приветствия с Абитой я все же слукавила. Но только такие, как старая Абита, знают, почему. Род Эрихаг – единственный, кто когда-то подчинил и сохранил в себе связь с древними силами бескрайних песков пустыни.

Но и шаманка не была откровенна сама с собой. Я лишь бледное отражение своих предков, последняя и самая слабая Эрихаг. И в какой-то мере это было мне на руку. С рождения я училась тщательно скрывать правду о себе и позволяла другим считать себя лишь амбициозной хошди*, которая переняла умения у своей бабки, по-настоящему талантливой врачевательницы.

Но сейчас мои скромные познания мне не помогут. Я не могу заставлять больных ждать, пока наиграюсь в травницу. Придётся рискнуть теми крохами магии, что я смогла развить. Убедившись, что утомлённые помощницы шаманки разбрелись сразу, как я взяла заботу о пациентах на себя, бросила коротко и по-деловому:

– Дарий! Принеси из седельной сумы сверток пряностей и инструментов. Узнаешь по запаху, – усмехнулась, когда мальчишка испуганно округлил глаза, – Оли находится у лавок. Если дашь ей кротус, она не будет вредничать. Она просто обожает эти фрукты.

Мальчишка внимал словам с нервным ожиданием и, покивав, сорвался на бег. Абита готовила его в преемники, и только взглянув в ясные сосредоточенные глаза ребёнка, можно было понять, что шаманка не ошиблась. Дождавшись, когда юноша покинет шатер, я распахнула полы верхней накидки и отцепила арибалл. Узкогорлый глиняный сосуд до краёв был наполнен эфирным маслом, припасенным на особый случай. Стоило откупорить подвесную бутылочку, как аромат пряных трав заполнил палату. Этого, конечно, недостаточно, чтобы убить всю заразу в воздухе, но хотя бы те, кто зайдёт, с меньшей вероятностью унесут вредоносный смрад на себе.

Плоская чаша для масла нашлась рядом. Зачерпнув немного воды из котла неподалеку, плеснула туда эфир из узкого горлышка. Пробежавшись тонкими пальцами по переплетению бус, колец и подвесок на шее, спрятанных в складках одежды, отработанным движением отделила от общей кучи холодное лезвие и кусочек кремния. Наспех, обернувшись и оглядев шатер, уронила несколько высеченных искр в чашу с маслом. Послышался треск, и масло занялось неярким голубым огоньком.

Выдохнув через сомкнутые губы, я прислушивалась к голосам снаружи, надеясь, что Оли задержит мальчика. Лошадь терпеть не могла кислые фрукты, а чтобы найти спелый кротус в это время года, Дарию придётся приложить немало усилий.

Опустив кончик лезвия в пламя, тихонько запела. Жаль, я не знала нужных слов, только помнила, как голос пожилой родственницы наполнял пространство, когда я девчонкой пробиралась в шатер, чтобы понаблюдать, как бабка обращается к своей магии. Но на удивление, даже монотонная мелодия помогала мне поймать ту слабую нить силы, что во мне осталась. Положив ладонь на неукрытый коврами кусок земли, зарылась пальцами в прохладный песок, сразу почувствовав, как тонкая нить стала плотнее, подпитываясь от самой пустыни.

Достав разогретое лезвие, я подняла покрытую мелкими песчинками руку и, зажмурившись, провела острием вдоль ладони. Стараясь не прерывать пение, расправила напряжённые до этого плечи. Несколько густых капель скатились в чашу, вызвав шипение. Мысленно, сильнее ухватившись за окрепшую нить магии, я, зажмурившись, представила, как делаю взмах образным кинжалом, отсекая часть пульсирующей светом нити.