– Нет, на предъявителя. Груз может получить любой, кто предъявит квитанцию.

– Эта бумага путает нам все карты, господа. – В сердцах произнес Зарубин. – Я только что начал излагать вам свою версию невиновности Михаила Николаевича, и тут Виктор приносит документ, подтверждающий, что он причастен к краже картин.

– Эта квитанция пока говорит лишь о том, что ее владельца в Любеке ждет груз, прибывший из Амстердама. – Попытался успокоить друга Ростопчин. – Поэтому не будем делать поспешных выводов. Николай, ты кажется, собирался доказать нам, что Корсаков не причастен к пропаже картин, когда тебя перебили? Можешь продолжить, мы тебя внимательно слушаем.

Зарубин смутился, и некоторое время сидел, собираясь с мыслями.

– Ты заявил, что Корсакову показывали настоящую коллекцию. – Подсказал Ростопчин. – Там что-то связанное с крестиками и галочками.

– Верно. Как я уже сказал, напротив каждой картины есть крестики и галочки. Нетрудно догадаться, что это отметки тех, кто принимал коллекцию. Крестики старые, им несколько лет, а галочки свежие, поставлены не более двух месяцем назад. Если Корсакову показывали настоящую коллекцию, то галочки ставил именно он.

– И как это доказывает его невиновность? – Возразил Соколов. – Не вижу связи.

– Если он заодно с мошенниками, то зачем ему ставить галочки, достаточно того, что есть крестики?

– Чтобы создать видимость того, что он принимал картины. – Резонно возразил Ростопчин.

– Если ты присмотришься, то увидишь, что галочки и крестики стоят вразнобой. Это означает, что сначала смотрели картину, измеряли ее, находили соответствующую в списке и только потом отмечали. Если бы хотели создать видимость, крестики и галочки шли бы ровными столбцами. Поверь мне, Федор, я, подобным образом, разобрал не одну коллекцию.

Ростопчин тут же вспомнил, как его секретарь делал копию списка картин, для отправки Штейнбергу в Дрезден. Там действительно и крестики и галочки стояли ровными рядами, а в оригинале они «скакали» по страницам.

– Твои соображения не лишены смысла, но это все косвенные улики. – Возразил было Ростопчин, но тут же поправился. – Хотя, их легко может подтвердить или опровергнуть Генрих Штейнберг в Амстердаме. Нам точно известно, что передача картин происходила в доме поверенного в делах Колычёва. Он сам и его секретарь присутствовал при этом событии.

– Но письмо в Дрезден Генриху мы уже отправили. – Напомнил Соколов. – Как мы сообщим ему, что нужно уточнить какие-то детали.

– В этом нет необходимости, все выяснится само собой при допросе Колычёва. – Махнул рукой Ростопчин и обратился к Зарубину. – Николай, нужно где-то расположиться, не на ящиках же нам сидеть?

– В конце коридора есть кабинет, где мы пьем чай, сейчас он пустует.

В центре небольшой угловой комнаты с одним окном стоял грубо сколоченный из бывших ящиков стол, к которому были приставлены две лавки.

– Не слишком вас балуют.

– А что ты хочешь? – Возмутился Зарубин. – Руководителя до сих пор не назначили, кто будет выбивать деньги и всем заниматься? Комнату нам выделили, а мебели нет, вот сами сколотили, как смогли. Грубовато, зато надежно.

Когда все расселись, Ростопчин достал из кармана пачку листов.

– Это копии судовых документов шхуны «Королева Маргарита». – Пояснил он. – Здесь список пассажиров, сошедших в Петербурге и грузовая ведомость. Как я и предполагал, список невелик, в нем всего семь человек, включая Корсакова. Есть только фамилии, но, в администрации порта мне удалось установить личности пятерых пассажиров корабля. Оказалось, это торговые агенты известных петербургских купцов, которые совершают регулярные поездки в Европу.