Тияна замерла у входа, не осмеливаясь сделать шаг вперёд. Слишком торжественно, слишком страшно. Словно каждый камень наблюдал за ней, судил. Она ощутила, как в воздухе что-то дрожит – не ветер. Память. Боль. Осколки прошлого, застрявшие в обугленных нишах.

Гор вошёл первым. Его шаги не были осторожными, но и не несли гнева. Он шёл, как идущий к могиле – без слов, с внутренним знанием, что ничего уже не вернуть.

Тияна пошла следом. Она не знала, куда смотреть: на рухнувший потолок, на остатки символов, покрытых копотью, или на пепел, что, казалось, ещё был тёплым. В этом месте не было криков – они остались в прошлом. Но тишина кричала громче. И каждый её шаг отзывался в груди чем-то вязким, тянущим, как если бы сама земля требовала: «Смотри. Запомни».

Храм был не просто разрушен. Он был унижен. Стерт. И это делали не враги. Это сделали свои.

Тияна остановилась у одного из уцелевших каменных блоков. Его поверхность была покрыта трещинами и копотью, но под слоем пепла всё ещё угадывались очертания – знакомые и одновременно чужие. Она провела пальцами по камню, и сажа осыпалась, обнажая символы – изломанные линии, древние знаки, слишком грубые, слишком честные, чтобы принадлежать нынешней эпохе.

Сердце в груди кольнуло. Она видела эти символы раньше – в старых свитках, в запретных записях, которые прятали в нижних залах библиотеки дворца, под грифом «ересь» и пылью. До жрецов, до тронов, до богов с золотыми масками и храмов из известняка, – были другие. Древние. Те, чьи имена больше не произносят. Те, кто не требовал подношений, не возводил пирамид. Символы жизни и смерти, равные, уравновешенные. И здесь, на разрушенном алтаре, они остались. Вырезанные грубо, но с верой.

– Старые знаки, – пробормотала она, скорее себе, чем кому-то. – До твоих. До фараона.

Слова сорвались с губ прежде, чем она поняла, насколько в них укор. Но Гор не ответил сразу. Он лишь стоял чуть поодаль, глядя на колонны – так, словно слышал их шёпот. Не голос прошлого. Обвинение.

– Здесь молились тем, кого забыли, – тихо сказал он наконец. – Тем, кто не требовал поклонения. Только памяти.

Тияна не ответила. Не могла. Горло пересохло от гари, от тишины, от осознания. Она прикоснулась к знаку ещё раз – и вдруг ощутила, как по коже пробежал холод. Почти страх. Эти символы были старыми, но не мёртвыми. Они помнили.

И она теперь – тоже.

Тияна ступила внутрь с осторожностью, будто боясь потревожить прах, которым была покрыта каждая плита. Её шаги почти не издавали звука, но в голове звенело: хруст сгоревшего, запах угля, обугленные руины, тень от разрушенного величия. Пространство дышало не болью – боль уже давно умерла здесь. Осталось только холодное напоминание: вот, что делают с теми, кто помнит.

Она провела рукой по стене, где ещё угадывались символы. Простой знак, вырезанный грубо, но с верой. Он был ей знаком, хотя нигде во дворце таких не показывали. Потому что эти символы не принадлежали их эпохе. Ни фараону, ни жрецам, ни царскому культу. Это были знаки старших богов – тех, кого забыли. Или заставили забыть.

– Кто это сделал? – голос сорвался не сразу. Она не спрашивала «зачем». Это было очевидно. Но «кто»? – в нём сквозила не только жажда ответа, но и осознание личной ответственности. Потому что она – часть этого мира. Этого режима.

Гор стоял чуть позади, у сломанного входного пилона, и смотрел не на камни, а сквозь них. Сквозь пепел, сквозь прошлое, сквозь неё. Его ответ был таким же ровным, как шаг лезвия по сухому стеклу.

– Те, кто боятся забвения.

– Трусость и костры – странный способ быть бессмертными, – фыркнула она, стараясь удержать голос от дрожи. – Я думала, память живёт в словах, в людях. А не в пепле.