Кормчий не захотел ночевать на Варяжском острове, и Харальд решил, что он прав. Он предпочел бы держаться подальше от языческого дуба, к которому мог явиться Юмала и потребовать назад свое имущество. Дружина отправилась в путь и через пять дней вышла на морской простор. Свартахавом называется это море, а на греческом языке оно известно как Понт Эвсксинский.

Харальд Суровый вместе со своей дружиной выплыл в море, которое греки раньше называли Понтом Авскинский, или Негостеприимным, отчасти по причине сурового климата, в основном же из-за свирепости обитавших вокруг него племен, которые убивали пристававших к берегу чужестранцев и пожирали их тела, а из черепов делали чаши для питья. Позже, прочно обосновавшись в этих местах и основав множество поселений, греки изменили название моря на Понт Эвксинский, сиречь Гостеприимное море.

Прежде чем пуститься в дальнее плавание по морю, следовало хорошо подготовить корабли. По указанию кормчего ладьи пристали острову, лежащему против устья Днепра. Остров небольшой и лишен растительности. Тем не менее на нем обитают люди. Каждую весну сюда приплывают плотники из Херсона, или Корсуни, и остаются здесь до осени. Херсонитам хватает работы, так как почти все путешественники нуждаются в починке кораблей.

– Бар-бар-бар, – частил херсонит, пришедший осмотреть вытащенные на берег ладьи.

Харальд засмеялся над потешным лопотанием и спросил кормчего, о чем толкует этот человек. Кормчий, немного понимавший по-гречески, перевел:

– Корабельный мастер речет, что варвары всегда приплывают на моноксилах, сиречь долбенках, по-нашему.

– Кто такие варвары? – задал вопрос Харальд.

– Они называют варварами всех, кто не говорит по-гречески, – отмахнулся кормчий. – Чужая речь для их ушей – это «бар-бар».

– Странно, мне слышится, что это он лопочет «бар-бар», – удивился Харальд.

Грек заломил несуразную цену, но после долгих споров с ним удалось сторговаться. Плотники споро взялись за дело. Они нарастили на ладьях высокие борта из крепких досок и хорошо просмолили их. Потом плотники укрепили руль, поставили мачты, а вот с парусом схитрили – дали старые, в заплатах, и клялись, что иного нет. Пока продолжалась работа, Харальд бродил по берегу. Весь остров можно было обойти за полчаса. Там не на что было смотреть, кроме как на траву и высокий курган. Такие курганы обычно возводили над могилами конунгов, ярлов и иных знатных и доблестных мужей. Норманн взошел на вершину холма и увидел полукруглый камень с идущей по краю надписью. Несомненно, то были руны. Он долго разбирал стертые от времени знаки. Руническая надпись гласила: «Сей курган насыпал Храни в честь своего товарища Карла». Кем были два друга из Северных Стран? Может, они были морскими конунгами, приплывшими викинговать в этих местах. В этом случае Карл скорее всего погиб в стычке на берегу и был привезен на остров для погребения. Вероятно, дружинники устроили ему пышное огненное погребение наподобие того, какое он устроил Храни Путешественнику на берегу Ладоги. Или они оба были купцами, возвращавшимися на родину из Миклагарда. Не исключено, что Карла убили, позарившись на его товары. Кто знает? Осталась одна только надпись.

Харальд пытался расспросить о кургане корабельного мастера, обтесывавшего мачту для ладьи. Но тот объяснялся исключительно на греческом. Обводя рукой остров, грек говорил: «Эферий». Во время работы он нараспев произносил слова, подчинявшиеся какому-то неведомому норманну размеру. Поначалу Харальд принял их за заклинания, помогающие в плотницком деле. Потом он решил, что это стихи, наподобие торжественной драппы, только очень длинные. Он спросил плотника, какому конунгу посвящена драппа и кто из скальдов её сочинил. Грек, кажется, понял его вопрос. Он засмеялся, произнес уже знакомое слово «варвар» и добавил еще одно: «Гомер».