Это было возвращение. Столкновение. Путешествие внутрь себя.

И, быть может, – в старую, нераскрытую загадку. Он избегал этого места. Все эти годы – как от огня.

После исчезновения Амелии и мучительных поисков, он уехал в Техас и дал себе клятву: жить заново. Забыть. Пережить. Ему пришлось поверить в предательство.

Всё говорило именно об этом – холодная логика, слова подруги, отказ полиции, мёртвый телефон, и та последняя открытка с:

«не ищи меня.» Он хотел сопротивляться. Искать. Верить, что всё – ошибка.

Но каждый шаг навстречу правде вел его только в тупик. И он сдался. Выжил. Начал всё с нуля.

Строил жизнь, как выстраивают стену – кирпич за кирпичом, скрывая трещины. Родителей он навещал редко.

Раз в год. Иногда реже.

Предпочитал, чтобы они приезжали к нему – пусть на день-два.

Он не мог находиться здесь долго. Этот дом был слишком жив, слишком наполнен голосами, которых уже не было. А потом случилось горе. Сначала отец. Болезнь, быстрая, как пожар.

Он поехал к нему. Был рядом. Но будто сквозь стекло.

А вскоре – и мать. Не выдержала. Словно сердце, потеряв ритм, замерло следом. Похороны. Много людей. Голоса. Цветы. Запах дождя. Он не помнил лиц. Не помнил, кто говорил, кто плакал, кто держал его за плечо.

Он только кивал. Благодарил. Улыбался, чтобы не разрыдаться.

И уехал. Закрыл дом. Физически – и внутри себя.

Запер его, как шкатулку с тем, чего не мог больше трогать. Прошло десять лет. И вот он здесь. Один.

Не в поиске покоя – в поиске истины. Или хотя бы следа.

Оливер прошёл по коридору. Пальцы коснулись стены.

Той самой, где в детстве мать вела отметки его роста.

Он увидел цифры, поблекшие, как сны. Зашёл в свою старую комнату.

Там всё осталось почти так же: старая полка с книгами, комод, зеркало, плед, подаренный матерью на семнадцатилетие.

И под подоконником – выцарапанное сердечко с двумя буквами:

O + A Он сел на край кровати. В доме было тихо. Слишком.

Только ветер шевелил шторы, и где-то скрипнула старая балка. – Я вернулся, – прошептал он, не зная, к кому обращается.

К родителям? К ней? К себе?

Огонь потрескивал в камине, отражаясь тёплым светом в стеклянной поверхности старых рамок, развешанных по стенам. Пламя отбрасывало мягкие тени, и комната, которую время будто бы забыло, снова оживала. Изношенное кресло скрипнуло под ним, как старый друг, приветствующий спустя годы. Альбом в руках Оливера был тяжёлым – не весом бумаги, а весом памяти. Он держал его бережно, почти благоговейно, будто боялся смазать время прикосновением. Вот он – маленький, босоногий, с лейкой в руках, поливающий клумбу у крыльца. На следующей – его отец, с серьёзным лицом, стоящий у машины, которую собирался чинить, и мать, рядом, с легкой улыбкой и чашкой лимонада. Фотография, где он с Амелией – редкая, выцветшая, случайно сделанная кем-то на летнем празднике: они в толпе, но их взгляд – друг на друга. Как будто мир вокруг них перестал существовать. Он коснулся её изображения пальцем. Так аккуратно, как будто это могло вернуть её. – Где ты?.. – вырвалось у него почти шёпотом. Сквозь открытое окно тянулся вечерний ветер, принося запах хвои и далёкой влаги. Дом тихо дышал, как будто и он помнил.

Глава 4 «Дом, где живёт тишина»

Дом будто знал, что он вернулся не за ответами, а за прощанием. За закрытием круга. Оливер просыпался рано. Тело, привыкшее к городскому ритму, всё ещё ожидало шума улиц, вибрации телефона, разговоров, но здесь был только шелест деревьев, треск половиц и часы на стене остановились, словно боялись вновь напомнить о прошлом. Он мыл окна, чинил старую раковину, подметал двор. Готовил себе простую еду. Вешал бельё на верёвке за домом. Делал всё, чтобы не думать. Но тишина знала, куда бить. Он пытался писать. Несколько раз садился за стол с блокнотом. Но слова не шли. В голове звучали не его мысли – её голос. Амелия. Та, что исчезла. Та, что предала. «Сбежала… Просто ушла. Так бывает», – говорил он себе.