Перелистывая дальше, он заметил Агату. Почти на всех фотографиях она была рядом с Гарри. И даже когда стояла в стороне – взгляд был направлен только на него. Это был неслучайный взгляд. Узнаваемый. Оливер опустил руку на страницу, не перелистывая. Он знал, что Агата сохла по Гарри. Все знали. Но то, что он видел сейчас… это выглядело глубже. Слишком последовательное, слишком откровенное. Фотографии словно раскрывали какую-то историю, которой он прежде не замечал. И чем дольше он смотрел, тем острее ощущал: за всем этим скрывалась неуловимая тайна. Странная пустота, которая оставалась после Амелии, казалась теперь больше, чем просто утратой. Всё это было частью сложной мозаики жизни – с чувствами, ошибками, сожалениями. Амелия стала для всех чем-то большим, чем просто воспоминание о юности. Оливер взглянул на Агату на одной из последних страниц альбома – она стояла в профиль, глядя на кого-то за кадром. На её лице было выражение, которое он не мог расшифровать. Тогда – не мог. Сейчас… возможно, пришло время попытаться.

Когда обед завершился, и ароматы домашней кухни уступили место терпкому кофе, Гарри предложил прогуляться по саду. Весенний воздух был наполнен запахом свежей земли, влажной травы и слабым благоуханием первых цветов. Оливер шёл рядом, оглядывая идеальный газон, белые садовые кресла и раскачивающийся на веранде гамак – как символ безмятежности. Он не мог не сравнить этот порядок с тем, что поселилось внутри него самого. – Вчера я видел Агату, – сказал он вдруг, почти не глядя на Гарри. – Поздно вечером, возле её дома. Она шла по дороге… пьяная, кажется. На каблуках. Увидела меня – и будто испугалась. Побежала. Странное поведение. Я помню её, она была совсем другой. Гарри чуть заметно дернулся, но почти сразу усмехнулся и повёл разговор в привычной манере: – О, старина… ну ты сам знаешь, годы меняют людей. Та Агата – это уже давно прошлое. Что с ней стало, говорит о том, кто она была на самом деле. Ты же знал, она по мне сохла? – он усмехнулся, будто делился приятным анекдотом. – А я выбрал не её. И она этого не перенесла. Начала пить, связалась с первым встречным… хотя, если точнее – с соседом. Помнишь Дугласа Броуна? Тот самый маменькин сынок, которого за ручку водили до двадцати лет. Смотрел на Агату, как кот на сметану, а сам – мямля. Вечно невидимка. Гарри хмыкнул и покачал головой. – Ну, в каком она должна была быть состоянии, чтобы выйти за него? И теперь – пьёт, живёт с ним и его мамашей. Смешно, конечно… но, по сути, им просто повезло. Дом-то её. Наследство от отца. А им – всё равно, лишь бы крыша над головой была. Оливер слушал, не перебивая. Но не смеялся. – Да уж… Судьба, – тихо сказал он. – Странные поступки. Но всё равно хочу поговорить с ней. Тогда, двадцать лет назад, она что-то знала, но молчала. Сейчас, может, скажет. Может, пришло время. Гарри резко посмотрел на него. – Слушай, забудь. От неё ты ничего не узнаешь. Она уже не в себе. Алкоголь. Бред. Неразборчивость. Это пустая затея. Он сделал паузу, как будто выбирая, как мягче продолжить. – Я тебе как друг скажу: отпусти прошлое. Оставь. Живи дальше. Лучше подумай о будущем, о своей жизни. Может, даже – о потомстве. Ты ведь в отпуске, не так ли? Не время для расследований. Гарри сохранял видимое спокойствие, но в его голосе промелькнула какая-то странная напряжённость – неуловимая, почти незаметная. Оливер не стал заострять внимание. Просто задержал взгляд чуть дольше, чем обычно, будто раздумывая над чем-то своим. Позже, попрощавшись с семьёй, Оливер решил не сразу ехать домой. Свернул с главной дороги и направился к реке, туда, где раньше собирались их юношеской компанией. Место изменилось – как и всё. Но под теми же деревьями стояла новая лавочка, свежая, из светлого дерева. Он присел. Солнце мягко освещало воду, ветер шевелил траву. Чуть поодаль, над рекой, всё так же поднималась высокая скала – та самая, где когда-то они стояли, держась за руки и, смеясь, представляли себя птицами, готовыми расправить крылья и взлететь над миром. Здесь они смеялись. Здесь он впервые коснулся руки Амелии. Здесь звучала музыка на кассетах, а вечер казался бесконечным. И всё же воспоминания сегодня были другими – тяжелее. Потому что в них теперь вплетались подозрения.