Инструктор дал газ и самолёт помчался, подпрыгивая на неровностях лётного поля, он почти взлетал. Сидя в передней кабине, пристёгнутый по всем правилам ремнями к сиденью и к парашюту под ним, в шлеме, Зуев испытывал дикий восторг: он чувствовал себя лётчиком в кабине боевого истребителя. Прервав разбег и не дав самолёту взлететь, инструктор сбросил газ, Зуеву было жаль, что они не взлетели, тем более что момент взлёта был так близок, но он утешал себя тем, что уже скоро он полетит по-настоящему, оставалось только дождаться лета.

После окончания учебного года, в июне, Зуев приехал в летний тренировочный лагерь, который располагался прямо на учебном аэродроме. Три месяца курсанты должны был прожить в деревянных, похожих на амбары бараках, проходя курс практической лётной подготовки, который должен был завершиться самостоятельным вылетом на учебном самолёте. В лагере курсантов переодели – выдали настоящие лётные комбинезоны тёмного синего цвета и такого же цвета шикарные лётные куртки с молниями, также им выдали настоящее военное обмундирование – сапоги, галифе, гимнастёрки, пилотки и ремни со звездой: они должны были носить форму, когда не будет полётов. Зуев был счастлив – это уже была не игра и не мечты, все было всерьез.

На следующий день утром курсантов повезли на автобусе в город на последнюю медкомиссию. В тот же день должен был состояться их первый полёт.

Зуев без проблем прошел всех врачей, включая испытания вестибулярного аппарата на центрифуге – вертящемся стуле – встав с которого, Зуев как ни в чем ни бывало, сделал несколько шагов, даже не покачнувшись: вестибулярный аппарат у него был отличный.

Зуев задержался в очереди у рентгенкабинета, и запыхавшись, последним, забежал в кабинет главврача, который должен был поставить итоговую подпись о его допуске к полётам. Он начал что-то весело объяснять о причинах своего опоздания – главврач, пожилая женщина с добрым лицом и строгим взглядом внимательно посмотрела на него и отложила ручку, которой уже готовилась подписать его карточку…

Здесь самое время сказать, что Зуев имел врождённый дефект речи – он слегка заикался, причем иногда заикание пропадало совсем, он даже играл в постановках школьной самодеятельности, иногда же Зуев запинался, особенно когда слово начиналось с согласной буквы. В общем, он не придавал этому значения и научился контролировать себя. Разговаривая с главврачом, он удвоил согласную букву в одном из слов. Лучше бы он ничего не говорил главврачу – он мог просто подписать карточку и уйти, но пребывая в счастливо-нетерпеливом состоянии в предвкушении первого полёта, он на мгновение утратил контроль.

Главврач внимательно посмотрела на него и отложила ручку, которой уже готовилась подписать его карточку.

– Милый мой, – сказала она, – с ларингоспазмами я не могу допустить тебя к полётам.

Зуев сначала не понял масштабов обрушившейся на него катастрофы, он даже не знал, что такое ларингоспазмы. Когда ему объяснили, что это значит, он принялся убеждать главврача что это пустяк, и он может разговаривать абсолютно нормально, ему было всё еще весело. Но главврач была непреклонной.

– Мы должны быть уверены, что в напряжённой ситуации во время полёта, при переговорах с землёй лётчик сохранит контроль над своей речью, – говорила она (а ведь были, были времена, когда самолёты не имели радио, и почему Зуев не родился раньше?).

В кабинет был вызван старший инструктор, сопровождавший курсантов на медкомиссию. Он был краток и строг:

– Сдай форму и можешь быть свободен, ты отчислен.

Зуев не верил своим ушам, ведь он уже сидел, пристёгнутый ремнями, в шлеме, в кабине мчавшегося по взлетной полосе самолёта! Он уже почти стал лётчиком! Напрасно Зуев умолял оставить его, разрешить хотя бы один полёт. Главврач и старший инструктор были непреклонны.