Но это будет потом, а пока я пасу коз и бешусь от несносных визитов. Причины явления мне непонятны. Разумеется, я не прочь от успеха. Но не такого же! Однако другого, поэтичного и лестного, нет и в помине. Или он вообще не для меня, и мой удел – петронии? Проклятье! Конечно, можно пожаловаться родителям, и меня тотчас перестанут отправлять на луга и пастбища. Но это бы значило сократить их мопедные путешествия, нарушить хрупкое веселое перемирие, установившееся в доме. Из-за дядек? Еще чего не хватало!

– Здравствуй, Эсмеральда.

О, мои Леоноры, Клотильды, Инезильи! Как было не принять их за кокетство? Откуда взялась эта идиотская выдумка? Должно быть, оттуда же, откуда берутся иные авторские псевдонимы: из потребности отстраниться от происходящего, поставить между ним и собой слово-ширму, пестрота которого, по-дурацки кричащая, служит дополнительной защитой. А может, и кокетство все же было. Волнение рано проснувшейся женственности, не признанное разумом ("Если что-нибудь такое почувствую, сразу покончу с собой!"), в своей бессознательности могло проявляться тем глупее.

– Ты меня ждала.

Он не спрашивал, а утверждал. И не ошибался: я уже в прошлый его приход поняла, что от этого отвязаться будет потрудней, чем от прочих. Отталкивающ он был не менее, но отчего-то еще и пугал. Грузный, с квадратными плечами и большим серым лицом, он не улыбался даже той дрянной нагло заискивающей улыбкой, что была мне так хорошо знакома. Вот и теперь он угрюмо взирал на меня сверху: я сидела на траве, а он нечистой глыбой громоздился на фоне голубого неба.

Я пожала плечами. Может, если совсем ничего не отвечать, отстанет?

– Ты, наверное, соврала. Признавайся: тебя зовут не Эсмеральдой.

Молчание.

– А я тебе врать не буду. Смотри, вот мой документ.

Он сунул мне под нос засаленную книжечку-пропуск с фотографией. Мелькнуло: "Иванов", "старший инженер", и я поспешно отвернулась. Голосом таким же безжизненным и серым, как его лицо, старший инженер Иванов продолжал:

– Настоящий мужчина, Эсмеральда, всегда добивается своего. Ты в этом скоро убедишься. Все будет, как захочу я.

Это было чересчур, и я уже открыла рот для негодующего восклицания, как вдруг за спиной собеседника увидела нечто такое, отчего моя физиономия расплылась в блаженной ухмылке. Приняв ее, должно быть, за предвестие своей победы, настоящий мужчина наклонился вперед – и тут Белка, лихо разогнавшись, врезала ему своей безрогой башкой пониже спины. Даже для такой мастерицы пинков в зад, какой являлась моя милая козочка, это был шедевр. От неожиданности инженер Иванов упал на четвереньки, а я, насилу успев отскочить, пустилась наутек.

В тот день у меня зародилось подозрение, что козы, может быть, не такие дуры, как я привыкла полагать.

На первом этаже нашей школы был тесный, во время перемен плотно забитый народом буфет. Там продавались пирожки с повидлом, счетные конфеты "подушечка" и мутный, отдающий помоями чай. Денег, которые я получала от мамы на завтрак, хватало на стакан такого чая и два пирожка, помнится, довольно вкусных.

Однажды, купив все это и приткнувшись в уголке со своей добычей, я увидела маленькую, из третьего, а то и второго класса, изжелта-бледную девочку. Затертая толпой, она провожала каждый попадающийся ей на глаза пирожок тусклым, обреченно-фанатическим взглядом. Ее никто не замечал, да и она, похоже, не замечала толкавших ее.

Оставив свой уютный уголок, я пробралась к ней и, почти робея, спросила:

– Как тебя зовут?

– Люда, – буркнула девочка, но, увидев в моей руке кулек с пирожками, самозабвенно уставилась на него.