Путники чуяли это. Новые звуки и ароматы заставили их уши насторожиться, а носы – щупать воздух. И Хомиш, и Лапочка, и Шэм вытянули шеи и крутили головами по сторонам. Шэм даже немного приободрился и ускорился, а Хомиш принялся прислушиваться к деревьям и разглядывать местность.

– Хо-о-омиш, не отставай, – оглянулась на него Лапочка. Хомиш встретился с ней глазами. Муфлишка смутилась и улыбнулась.

Ты уже понял наверняка, мой дорогой читатель, нужно ли говорить? Это была улыбка совсем другой Лапочки.

От ее прошлой беззаботности и красоты остались огромные пронзительные глаза, ресницы-опахала, волосы, падающие милыми завитками на впалые щечки, очаровательной формы личико и прелестные губки, все еще кривливые и пухленькие.

Ее милого очарования не смогли испортить ни болезненная ножка, ни время, проведенное в страшнейшем месте Многомирья, ни голод, ни холод уходящего белоземья.

Она смотрела на муфля. Хомиш перестал вертеть головой, вернул свое внимание Лапочке и улыбнулся в ответ, словно уверяя, что милейшая прелесть муфлишки все так же при ней.

Щечки Лапочки вспыхнули, и вдруг она на мгновение преобразилась и стала совершенно здоровой и невредимой, наивной и нежной. В это мгновение Хомишу показалось, что и его любимый мир тоже здоров и невредим, и все ему снится, и стоит только взмахнуть лапкой, как черно-красные бабочки жуткого сна разлетятся, а хорошее вернется.

Он машинально махнул лапкой у своего носа, но все осталось по-прежнему. Никто из спутников не рассмеялся. Все поняли. И норна Афи, и ведмедь Шэм, и муфлишка Лапочка, каждый из них понял этот жест. Каждый бы желал сейчас отмахнуть тот страшный сон, что снится всему Многомирью.

– Если б крылышки не поломались, и Афи б махнула ими у своего носа, но это не поможет. Нет. Да и крылыш-ш-шки мои… – Афи захныкала и юркнула Хомишу под одежду.

Муфель мягко похлопал по шебуршащемуся взгорку на кафтане… и ничего не нашел, чем можно было бы успокоить крошку.

Чем тут успокоишь? Ты же уже знаешь, мой дорогой читатель, кто такие норны, и что значит норне остаться без крылышек. Если еще не знаешь, то представь, что ты оказался одновременно и без рук, и без ног, и без души. Ибо крылышки норн крохотны, но благодаря их структуре и особому волшебному хитину, подернутому переливчатой пудрой, норны летают по всем мирам, где собирают радость и приносят ее на поля радостецветов.

Теперь ты понимаешь, что значит для норны остаться без крыльев? И это может стать необыкновенной бедой для всех. Ибо если у норн нет крылышек, то не опыляются радостецветы, а уж если не опыляются радостецветы, то и радости не видать ни одному из миров.

– Вечереет уже, – оглянулась Лапочка, и шебуршение под кафтаном у Хомиша стихло. – Хоть бы куст непечалиуса встретился. Его замерзшие ягоды так сладко хрустят и тают во рту. О, Хомиш! Мне от них всегда становилось спокойнее и слаще.

Хомиш не ответил.

– Так нет же кустов ягодных. Го-о-олодно. Хо-о-олодно, – снова подала голос муфлишка. – Хомиш, чего ты ни словечка не проронишь? Совсем скучливо и страшенно. Когда говоришь, не так совсем. Когда говоришь, словно и не страшно. Надо заговаривать страх.

– Когда молчишь, легче идти.

– Сядь на Шэма, – предложила Лапочка и указала на спину ведмедя позади себя.

– Ему тяжело и без того, – отрезал Хомиш. – Вот если б крылышки Афи были целы… Слетала б в деревню, и прислали бы за нами быстрого глифа.

– Кто бы прислал? – с горечью в голосе переспросила Лапочка. – О, Хомиш! Огорчаться не время сейчас, но и надеяться глуповато. Разве не помнишь, что стряслось? Стояли б наши деревни, это было бы счастье так счастье.