– Разумеется, возможно, – с непоколебимой уверенностью в голосе заверяет тот. – В близких, в друзьях, в семье. Вспомни самое лучше, что у тебя было, и ты почувствуешь эту теплоту.

Но Герти лишь беззвучно мотает головой. Что еще можно было ожидать от религиозного человека? Что блаженный поймет ту безразмерную дыру в ее груди?

– Это неважно. По моему следу уже идет минотавр.

– Что ты имеешь в виду?

– Ждал меня тогда на дороге, весь в крови. Потому и тебя испугалась, была на нервах. И сейчас вот, стоял надо мной с раскрытой пастью… Поглотить хочет… – всхлипывает она. – И правильно. Я заслужила.

– Подожди… – вдруг прерывает Йонас. – Насколько высокий? Ты уверена, что это не лось?

– У лосей нет клыков и когтей. Я уж всяко думала: и о лосе, и о медведе с тушей оленя. Но сейчас знаю наверняка: это был минотавр.

Йонас бледнеет сильнее и во мраке вновь приобретает сходство с призраком. Развернувшись к так и не зажженному камину, в суете приговаривает:

– Нет, нет, нет…

В топку мигом залетает трут, тут же мнущиеся старые газеты. Но в тонких трясущихся руках Йонаса огниво бесполезно.

Герти спешит к нему на выручку и чуть ли не с боем отбирает инструмент. Лишь на пятый раз скрежет по огниву выпускает достаточное количество искорок, чтобы бумага вспыхнула. После маленькой победы она обнаруживает Йонаса всего съеженного, зарывшегося пальцами глубоко в волосы.

– Что происходит?

– Связь не появится, – как приговор оглашает он. – Мы должны добраться до семьи, только они помогут. Утром попробуем вывести твою машину.

Все же смелой в заявлениях девушке разговаривать с религиозными и особенными по восприятию людьми прежде не доводилось. Под гнетом вины за необдуманно произведенное впечатление Герти аккуратно кладет свою руку на его запястье в попытке утешить.

– Йонас… Я полагаю, это зло метафорично: минотавру нужна лишь душа Тесея. Тебе ничего не грозит.

– Ты не понимаешь, мы все в опасности, Герти. Это не твой минотавр, это – Крампус.

Светает. За долгую ночь нежданная стужа только крепчала. Продолжать отсиживаться в пока еще теплой норке опрометчиво – ресурсы не бесконечны. Йонас это тоже понимает, поэтому сразу после подъема достает с полки керосиновые фонари и набивает карманы своей дубленки, пока что висящей на кривом гвозде, всякой всячиной: спичками, сигнальной ракетницей, патронами к ней и прочим – будто они собираются идти не к машине, а в пеший поход.

– А ты совсем ничего не видишь или частично?

– Совсем, – бегло отвечает он и, в подтверждении того, едва не сносит распивающую чай гостью, пока тянется к шкафчику с медикаментами.

Герти, восприняв это за дерзновение (слишком уж то выглядело неестественным), заглядывает снизу в ледяные радужки с целью уличить во лжи, но безуспешно. Похоже, единственное, к местоположению чего он пока привыкнуть не может, – это она.

– Ого, аккуратнее! Я уж хотела восхититься, как легко ты ориентируешься.

– К сожалению, не дальше трех сотен метров от дома.

Собственное замечание напоминает ему взять с собой складную трость из пыльного угла.

– Вряд ли это поможет, снаружи такая пурга… – Герти обреченно глядит на белоснежный ворох за окном. – Да и я видеть буду не больше твоего. Точно потеряемся… Может, как альпинисты?

– Что ты имеешь в виду?

– Есть у тебя трос или веревка?

Немой вопрос в нем сходит в озадаченность местонахождения походного снаряжения. Спустя несколько минут поисков он возвращается со старым синим тросом, на вид не бывавшим в ходу лет этак десять, не меньше. Перед выходом оба берут по зажженному фонарю и, как в связке альпинистов, обвязываются тросом вокруг талии.