Чернорубашечник с крысиной рожей смерил крикуна взглядом и перехватил шланг покрепче.

Мосли пропустил все мимо ушей.

– Если вы считаете, что в самом деле будете процветать при нынешнем положении вещей, то уже напрасно предлагать вам мужественную веру фашизма и ее революционную концепцию политики, экономики и самой жизни.

Да уж! Гитлер никогда бы не завернул что-нибудь вроде «революционной концепции»; у него была только ненависть, которой он поливал врагов, как из пулемета.

– …А теперь наши граждане 1914 года, наши отважные граждане, прошедшие войну 1914–1918 годов, угрюмые ряды бывших служак, которых вновь и вновь предают наши политики…

– Вот именно, приятель, воевавших-то с твоими немецкими дружками! – выкрикнул кто-то рядом, но Оруэлл видел, что кое-кто из зрителей постарше уже кивает.

– …нам нужна Британия, достойная их жертвы, а не Британия простаивающих заводов, закрытых шахт и очередей за пособием.

Теперь Мосли с каждым словом все больше напоминал Адольфа. Оруэлл заметил, как он, не ведя и бровью, перескакивает от фашизма к социализму. Начал плавно и разумно, затем накачал обидой и ненавистью. Старая добрая ненависть – вот за чем пришли его сторонники.

– Те отважные и забытые бойцы последней войны должны встать плечом к плечу с новой молодежью, с новым поколением, что изучило прошлое и говорит теперь: Англия еще жива.

Поднялись новые крики: «Англия! Англия! Англия!» Скандировали медленно, снова и снова.

Мосли, стоя на сцене в свете прожектора, перед огромным висящим с потолка микрофоном, с легкостью играл свою роль, жестикулируя правой рукой, словно римский сенатор. Скандирование продолжалось, перемежаясь возмущенными криками, когда банды чернорубашечников стаскивали со стульев самых шумных гостей и выталкивали за двери зала, где их уже поджидали. Наконец Мосли утихомирил толпу всего одним мановением руки.

– Задумайся о своей жизни, народ северной Англии. Вы рождаетесь, едите крошки галет, вкалываете долгими часами под землей или на заводах до упада, а когда не можете работать ни минутой дольше, вас швыряют в работный дом – или, когда международные финансисты решают сократить производство, переводят на пособие после несправедливой проверки нуждаемости[13]. Ты, сталевар: почему ты должен работать сокращенные часы, а твои дети – ходить голыми и босыми, когда Британии нужны танки, крейсеры и самолеты? Почему ты, безработный шахтер, должен наскребать гроши на уголь, глядя, как твои дети голодают, а зарубежные пайщики набивают карманы?

Его по-прежнему освистывали, но лишь коммунисты и НРП, а скоро и их заглушили все более громкие аплодисменты.

– Почему так происходит? Неужели потому, что Британия не может поддержать тех, кто трудится на ее благо? Или же потому, что у вас воруют плоды вашего труда?

– Богатые сволочи вроде тебя! – крикнул кто-то. – Капиталисты!

– Евреи! – возразил кто-то. И тут же взорвались аплодисменты.

– Вы сами это сказали, сэр, не я, – продолжил Мосли. – Я говорю: нам нужно новое правительство – из людей, способных принимать решения.

Дегнан залез на стул.

– Здесь не все могут жить на наследство покойных жен, Мосли! – крикнул он.

– Или любовниц, – прибавил кто-то другой.

– Да, – воскликнул Ферт, – бойкот «Гиннессу»!

Раздался смех.

– Ты миллионер и убийца, Мосли. Когда ты в последний раз работал? Куда ты вложил деньги? Изменник!

Мосли кивнул своим чернорубашечникам.

– Разнесите по миру весть: Англия жива и не сдается! Мы сделаем Британию сильнее! – Он уже весь побагровел. – Одна единая нация – шахтер и лавочник, рабочий и крестьянин. Вот именно – даже евреи поставят Британию прежде своей общины.