– Расскажешь?

– Мне снилась мама. Она хотела утопиться в реке, потому что я не вернулся. Я кричал, а она не слышала, я бежал, а ноги не шли, словно в болоте вязли. Я ничего не мог сделать.

– Ты её так любишь? – тихо спросила Зерин.

– Как можно не любить маму? Как может мать не любить сына? Мой отец погиб. Он был ранен в бою. Его принесли товарищи, он мучился несколько дней, не помогли ни шаман, ни знахарки. Перед смертью взял с мамы слово, что она не будет искать смерти и вырастит сына, меня. Когда я уходил, она плакала, потому что сон плохой видела. Отпускать не хотела, а я смеялся: не в первый раз уходим, – обещал обязательно вернуться.

«Берегись, сынок, – провожая, сказала, – мне не жить, если тебя не станет. Моё сердце разорвётся от боли, глаза со слезами вытекут. Не ходи в этот раз».

Я утешал, обещал, смеялся, в дозор ведь, не в бой иду, но правду говорят, что сердце женщины вещун, оно беду чуяло.

Голос Сааремата стихал и, наконец, он заснул – действовал настой.

Прошло несколько часов, прежде чем он проснулся. Ещё не открывая глаз и медленно возвращаясь в реальность, он припомнил всё, что было. В сознание проникал какой-то звук, юноша сосредоточился: рядом кто-то плакал. Сааремат открыл глаза. Он лежал на боку и не был связан. Рядом, чуть поодаль, спиной к нему, свернувшись калачиком, лежала Зерин и тихонько всхлипывала. Осторожно приподнявшись, юноша слегка коснулся плеча девушки. Амазонка не вздрогнула, но c непостижимой быстротой села и одновременно повернулась к нему. Они оказались лицом друг к другу, рука девушки шарила позади себя по краю лежанки.

– Не ищи оружия, Зерин, – как можно спокойнее сказал сколот, – я не нарушу клятву.

Амазонка с напряжённым вниманием всматривалась ему в глаза. Взгляд пленника был спокойным и мягким, но главное, что Зерин не ощущала угрозы. Её жизнь была не такой уж и долгой, однако необъяснимое чувство опасности или её отсутствия было знакомо ей с детства и пока не подводило. Амазонка расслабилась.

– Позволишь, я посижу немного? – тихо спросил он.

– Сиди, – она отвела взгляд от сильного обнажённого тела юноши.

Они оказались совсем близко, и умом Зерин понимала риск своего положения.

– Что с тобой? – спросил сколот.

– Я вспомнила маму. Она тоже погибла, как твой отец. Её принесли подруги, и она два дня умирала у меня на руках. Никогда не забуду… С ней я потеряла всё, даже себя. Не знаю, как выжила. Потом, со временем, боль притупилась, я думала, забылось, а сейчас поняла, это – как старая рана: не болит, пока не трогаешь. Я загнала боль далеко в сердце и никому не показывала своего горя. Я должна быть сильной. Сейчас не смогла сдержаться, не знаю, что со мной.

– Чаша наполняется водой по каплям очень долго и незаметно, но наступает миг – и вода выливается. Печаль и скорбь по капле переполняли твоё сердце, ты дотронулась – и они хлынули через край. Вылей свою чашу печали, облегчи сердце. Здесь нет подруг и не перед кем держаться. Я – никто, прижмись к моему плечу и просто поплачь.

И от этих слов Зерин разрыдалась безутешно, как ребёнок. Сааремат осторожно обнял ее и привлёк к себе. В первый момент девушка слегка воспротивилась, но руки юноши осторожно и крепко удержали её, она сдалась. Сааремат, нежно обнимая, шептал на ухо:

– Твоя мама хотела видеть счастливой свою дочь. Не унывай, у тебя всё будет хорошо. Она смотрит на тебя и радуется, какая ты стала красивая и сильная. У тебя родится девочка, ты назовёшь её именем мамы, и бабушка будет покровительствовать малышке.

– Ты так думаешь? – всхлипывала девушка.

– Конечно, – уверенно ответил Сааремат. – Иначе и быть не может. Сама увидишь: все будет хорошо.