Журналисты незаметно исчезли. Хатао и Хидэя пересчитывали ручную кладь, решая, что отправить с доставкой.

Кёко представила, как скоро увидит Мидзуки, Ханаки и Такаши, и её охватило желание заплакать. Чтобы отвлечься, она заговорила с Киёси:

– Мне так плохо, что я даже не умылась.

– Ничего, всё в порядке.

– Как поживают Каору и Тиэко, ваши девочки?

Она покраснела, вдруг осознав, что до сих пор не вспоминала о племянницах.

– Они в порядке.

– Наверное, уже большие?

Собственные слова показались ей неестественными.

– Я очень люблю Тиэко, – сказала она, но это прозвучало неуместно.

После жизни в мире, где никто, кроме мужа, не понимал её языка, после тридцати восьми дней на корабле, где она лишь отдавала приказания стюардам и stewardess, не ведя нормальных разговоров, теперь даже обычная беседа давалась ей с трудом.

Слёзы, которые она сдерживала с самого утра, казалось, вот-вот хлынут, как те страшные волны океана. Но это была не печаль, смешанная с радостью, а горечь от осознания, что они с мужем не смогли вернуться к детям вместе.

Радость от встречи с детьми, которых она так ждала, теперь, когда они были рядом, казалась ей не такой уж значительной.

– Тётя! Мама, мы уже в Синбаси! – Мицуру подошёл к матери.

– Мы приехали, – сказал Киёси.

Кёко была бесконечно рада, что Мицуру не стал таким большим, как она представляла. Зато Мидзуки и Ханаки казались ей выше, чем должны были быть. От этого на глаза навернулись слёзы.

Её собственный вид в лиловой накидке поверх алого нижнего кимоно с ватой казался ей жалким и нелепым.

– А Такаши? – оглянувшись, спросила Кёко.

– Такаши, где ты?

Тэру, стоявшая в двух шагах, подвела Такаши.

– Такаши.

– У-у… добро пожаловать домой.

Его лицо и голос почти не изменились. Кёко вдруг поняла, что женщина в тёмных очках, с которой она иногда разговаривала, – это Нацуко из Минами.

– Как я рада, что вы не изменились, миссис Минами.

– Минами тоже хотела приехать, но у неё была обязательная лекция. Вот я и пришла одна. Все так рады вашему возвращению! Поздравляю вас, мадам!

Нацуко говорила тихо, но быстро.

– Можно вас сфотографировать? – один из журналистов привёл фотографа.

– Нет, я ещё даже не умылась, – Кёко словно обращалась и к Тэру, и к журналисту.

Она положила руку на плечо Нацуко, пряча лицо.

– Вот так… – прошептала она.

– Это проблематично, – громко сказала Нацуко, чтобы слышал фотограф.

Тэру с ужасом смотрела на исхудавшее лицо Кёко.

У турникета её ждали супруги Хираи, литератор Тояма и другие знакомые. Был и Оцука, ученик Сюдзана, работавший клерком на бирже. Пришёл и Кобара, старый друг, которого они с Сюдзаном не видели со времён их первой совместной жизни в Сибуя больше десяти лет назад.

Все говорили, что её возвращение было неожиданным, но радостно, что она выглядит не такой истощённой, как ожидалось. Кёко отвечала невпопад, раздражаясь на себя, но вдруг весело воскликнула:

– Говорят, ваш новый роман имеет большой успех, господин Хираи!

– В последнее время мне просто нестерпимо хочется писать, – улыбнулся Хираи. Его жена прикрыла рот рукой, смеясь.

– Я заказал экипаж, – Киёси повёл Кёко к подъезду.

Пассажиры с любопытством смотрели на эту тридцатилетнюю женщину.

– Мицуру всё время путает и называет меня «тётей», – сказала Кёко Тояме, садясь в экипаж. Голос её дрожал.

– А, правда? – широко улыбнулся Тояма.

Мидзуки села перед матерью. Ханаки, похоже, тоже хотела сесть к ним, но оказалась в экипаже с тётей.

Коляска тронулась в сторону Кодзимати. Сколько раз за границей Кёко представляла себе эту картину: Мидзуки на её коленях, а вокруг – улицы родного города.