– Вы приехали вовремя, несмотря на то, что пароход прибыл на день раньше. Вы, наверное, устали?

– Что вы, Араки даже до Кобэ доехал, а потом сопровождал нас всю дорогу.

– Правда? Хидэя?

За окном поезда Хатао и Киёси обменивались этими фразами.

– Здравствуйте!

– Как поживаете?

С этого приветствия начался разговор Хидэя с его дядей Киёси, которого он не видел четыре или пять лет. Они оживлённо беседовали, радостно придвинувшись друг к другу.

– Мальчик, во сколько ты встал сегодня? – спросил Хатао, обойдя стоявших, а затем обратился к Мицуру.

– В пять, – бодро ответил Мицуру.

– В пять? Как рано! А другие дети, девочки, они в Синбаси?

– Син и Эйко дома.

– Остальные приехали?

– Не знаю, – Мицуру слегка склонил голову.

– Конечно, приехали!

– Правда, господин Хатао? – сказал Мицуру тонким, почти девичьим голосом.

– Ты рад, мальчик?

– Хм… Господин Хатао, а где мама? – спросил Мицуру с беспокойством.

– Вон там, – Хатао указал на вагон через два от них.

– Как я рад, господин Хата!

Но Мицуру не бросился туда.

Когда уставшая ждать Кёко закрыла глаза, все вошли в вагон, и поезд тут же тронулся.

– Благодарю вас за то, что приехали так рано. И за заботу о детях в наше отсутствие. Ваша доброта навсегда останется в моём сердце.

Кёко уже сидела, поставив ноги на пол, а лёд, прежде лежавший на лбу, теперь покоился на её ладонях, сложенных на коленях.

– Как хорошо, что ваша болезнь оказалась не такой серьёзной. Мы боялись, что вы будете в гораздо худшем состоянии.

Затем Киёси мягко сказал Мицуру, который стоял перед ним и улыбаясь смотрел на мать:

– Мицуру, ты не поздоровался?

– Мама, добро пожаловать домой! – Мицуру покраснел.

– Мицуру… – лицо матери тоже залила краска.

Мицуру тут же отошёл к Хатао, сидевшему напротив. Кёко снова прилегла.

– Дома Тэру-сан тоже волновалась. В письме из Парижа, кажется, всё было слишком преувеличено…

Кёко говорила с трудом, задыхаясь.

– Может, вам лучше помолчать? Мы всё узнаем потом, – вмешался Киёси, видя её состояние.

– Да… – она кивнула.

Но через две-три минуты Кёко снова заговорила:

– Знаете, я даже злилась на вас. Там, когда мне захотелось вернуться… Помните первое письмо из Парижа, где меня звали обратно? Как раз тогда вы приехали и поддержали эту идею. И я подумала, что это из-за вас во мне что-то перевернулось…

Она говорила тем же слабым голосом.

– А, правда? Хм, правда? – Киёси отвечал, как посетитель в больнице, наполовину из вежливости.

– Позовите Мицуру, – вдруг попросила Кёко.

– Мицуру, разве ты не подойдёшь к маме?

– Что?

Дядя немного подвинулся, давая Мицуру место рядом.

– Все в Синбаси? – Кёко взяла Мицуру за руку.

– Син и Эйко не приехали.

– И не нужно. Они ещё маленькие.

Она посмотрела на Мицуру взглядом, словно хотела убедиться, что он – её самый старший и самый важный ребёнок.

– Мидзуки и Ханаки уже не плачут по ночам?

– Не знаю, я в школе. Тётя, я третий.

– Мицуру… что?

– Я третий, тётя. А Такаши – четвёртый.

Кёко стало грустно от того, что Мицуру путался в словах и даже не замечал этого. На этот раз слёзы были холодными.

– Хидэ-сан, ты видел «Китано-мару»? – Мицуру обратился к кузену.

– Ага, видел.

– Что больше – «Ариоль» или он?

– Конечно, «Китано-мару».

В словах сына Кёко услышала отголоски той хмурой весенней ночи, когда она, одинокая, покидала северный порт Японии на русском корабле. Ей вспомнилось, как уже тогда, в тот момент, ей отчаянно хотелось вернуться.

Перед прибытием в Синбаси она хотела умыться, но это казалось невозможным. Всю ночь на «Китано-мару» она металась в постели, и теперь даже переодеться было невмочь. Её нынешнее состояние, когда не осталось сил ни на что, казалось ей жалким.