– У тебя же ничего нет. – Каваи развёл руками.

– Сегодня двадцатое?

– Кажется. – Он взглянул на неё.

– Да.

– Удивишься – я не написал ни строчки в этом месяце.

– Не удивлюсь. Ты всегда так.

– Хи-хи. – Он съёжился.

– Я не дурак, ничего не могу, не могу!

– Беда с тобой.

– У меня всего двести франков.

– Неужели правда двести?

– Сомнительно. – Рассмеялся Каваи.

– Мою жену выгнали бы из кафе за такие деньги.

– Вам, Каваи, достаточно просто смотреть на красивых женщин? – сказала она.

– По необходимости.

– Именно. – Поддержал муж.

– Дай ему коньяку и придвинь стул.

– Ага. – Она встала.

– Кто там? – спросил он, услышав шаги.

В дверях показалась Бланш, увидела гостя и поманила его. Женщина подвинула стол, поставила бутылку и рюмки.

– Сколько лет хозяйке?

– Говорит, на два года старше мужа.

Тёмный коньяк пролился на скатерть, словно кровь.

– Это не муж, а содержанка.

– Нет.

– Слишком любит мужчин.

Каваи смеялся, держа полупустую рюмку.

– Она весит двадцать кан, не меньше.

– Нет, она низкая, просто толстая.

Вошел муж, за ним Бланш. Волосы её были уже уложены.

Глаза и рот выражали одно – не красавица, но живая, смышлёная. Будь волосы вдвое длиннее, могла бы сойти.

Она была в полосатой хлопковой кофте.

– Подруга хозяйки принесла шляпки. Хочешь посмотреть?

– Да, можно.

– Если понравится – купи.

– Посмотрим.

Каваи пожал руку хозяйке. Бланш болтала, корча рожи.

Та достала из бумажного пакета на кровати шляпу из пурпурного бархата с двумя шёлковыми хризантемами и белой вуалью.

– Красиво. – Обрадовалась женщина.

Бланш надела шляпу ей на голову. В зеркале отразилось лицо, помолодевшее на семь-восемь, нет, на десять лет.

– Сколько? – спросила она девичьим голосом.

Хозяйка сказала: пятьдесят франков.

– Слишком дорого.

– Если хочешь – бери.

– Но…

– Не хочешь – отдай.

– Тогда отдам.

Бланш, выслушав объяснения, кивнула:

– Меня часто просят о таких услугах.

Она ушла со шляпкой.

– Вечером пойдём в «Тома» или «Эйхай». Может, уже привезли сакэ.

– Да.

Она ответила на автомате, ещё не очнувшись от того впечатления, которое произвела на нее шляпка.

– Мадам, надо было купить, – сказал Каваи.

На станциях Хамамацу, Сидзуока, а потом Ямакита, Кодзу – сколько их уже промелькнуло за окном! – каждый раз слышались объявления, но усталое тело Кёко и её притуплённые нервы не реагировали на них. Лишь когда назвали «Хиранума», её сердце слабо дрогнуло. Точно так же, когда корабль миновал Порт-Саид и Коломбо, перед самым прибытием в Сингапур, её охватывала надежда: а вдруг там уже ждут весточки от любимых детей? Теперь же она ждала, что здесь, на этой станции, её встретят родные.

Спутниками Кёко были владелец магазина «Бунъэйдо» Хатао и Араки Хидэя, литератор, племянник её мужа Судзуки Сюдзана, лет на пять-шесть младше её. Услышав что-то от Хидэя, Хатао кивнул:

– Ах да, точно, они должны быть здесь.

Он встал, открыл дверь вагона и вышел. Хидэя последовал за ним. Мелькнувший в проёме белый подол длинного пальто, наверное, принадлежал ему. Кёко лежала, полузакрыв глаза полотенцем со льдом, приложенным ко лбу.

– А, вот и наш мальчик приехал! – донёсся издалека голос Хатао.

И в тот же миг слёзы потекли из её глаз. Чуть позже, приподняв лёд, она смущённо огляделась. Ни новых встречных, ни прежних спутников не было видно. Двое журналистов, севших с ними в Кодзу, сидели напротив. Кёко заранее извинилась перед ними, что из-за болезни не сможет поддерживать разговор. Теперь, боясь, что её внезапная бодрость покажется им странной, она осталась лежать, не двигаясь. В открытую дверь вагона врывался холодный ветер.

– Теперь мы спокойны. Хотя, честно говоря, мы очень волновались, не зная, как вы себя чувствуете.