Ветер затих. Вся природа замерла на мгновение в ожидании, кто же победил. Медведь лежал пластом, скрывая под собой человека. Наконец, голова горбуна чуть повернулась, а затем шевельнулась передняя лапа. Ормар отодвинул её и медленно выбрался из-под зверя.

Бродячий Волк сел возле сломанного дерева. Он был измазан своей и чужой кровью. Жутко болело плечо. Ормар прикусил зубами тонкую ветку и с хрустом вправил сустав на место.

– А-а-а-а-а-ах-х-х-хр-р-р-р, – болезненный вопль вырвался из груди, но затем сразу полегчало.

Бродячий Волк отдышался, дошёл до холма, подобрал брошенный заплечный мешок, достал нож и вернулся к трофею.

– Ты хотел съесть Ормара, а теперь сам станешь едой.

Бродячий Волк задрал голову к небу и издал победный вой. Острое лезвие рассекло кожу на брюхе горбатого медведя. Ормар забрал шкуру, клыки и когти, а мясо оставил падальщикам. Путь к Змеиному ущелью был свободен.

Лес дышал. Лес говорил. Лес смеялся и плакал. Лес страдал и любил. Тот, кто умел слышать лес, мог многое понять не сходя с места.

Лес наполняли запахи мокрой травы, древесной трухи, холодного ручья, цветов огнёвки, разрытой земли, старых шишек и прелых листьев. Нормак Чёрный Кот вдыхал привычные ароматы, не обращая на них внимания. Он ждал другого. Запаха зверя. Запаха терпкого дыхания и потной шкуры.

Все чувства Нормака обострились, мышцы напряглись, тело оцепенело. К ручью вышел кабан-колючка: плотный, коренастый, метр в холке, с длинными нижними клыками. Они могли распороть брюхо и рыси, и волку. Короткие крепкие ноги заканчивались острыми копытами. На спине и боках между щетинками шерсти торчали редкие шипы длиной с ладонь и толщиной с палец.

Когда на вепря нападали, он растопыривал их, а если приходилось совсем худо, то отстреливал шипы в разные стороны. Впиваясь, ядовитые иглы вызывали сильное жжение, особенно если попадали в пасть. Пока хищник катался по земле, пытаясь вытащить шипы, кабан спокойно убегал или, напротив, бросался в атаку и кромсал ошеломлённого врага клыками.

Нормак Чёрный Кот впервые за свои четырнадцать лет охотился на кабана-колючку в одиночестве. Ростом Нормак вытянулся почти до взрослого воина, но ещё не оброс мясом. Ему достались изумрудные глаза матери, а смуглой кожей и смоляными волосами он пошёл в отца. Худой и жилистый, гибкий, как ивовая ветка, но в то же время крепкий, как базальт, он был достойным сыном племени беоров.

Чёрный Кот затаил дыхание. Вепрь, как и все представители его породы, видел плохо, больше полагаясь на чутьё. Нормак предусмотрел это, намазавшись ягодами кислянки. В паху и подмышках теперь зудело, зато красный сок напрочь отбил человеческий запах.

Кабан-колючка, деловито похрюкивая, попил из ручья, вошёл в него по грудь, постоял несколько секунд, выбрался на противоположный берег и отряхнулся.

Маленькие ушки уловили щелчок тетивы, но слишком поздно. Стрела вонзилась под лопатку. Зверь заревел и ощетинился. Он низко пригнул голову, широко расставив передние копыта. Идти на него в лобовую атаку не решился бы даже Серый Медведь. Вепри всегда дорого продавали свою жизнь.

Вторая стрела просвистела над ухом и вонзилась в дерево за кабаном. Вепрь понял, что пора удирать. В открытую с ним сражаться не собирались, а летевшие острые палки причиняли такую же боль, как когти рыси.

Нормак пнул от злости муравейник и кинулся за добычей.

«Волчьи яйца! Как я мог промахнуться! Он же стоял точно пень!»

Торчавшая стрела сильно замедляла кабана. Он понимал, что любой хищник легко выследит его по запаху крови: она сочилась из раны, оставляя чёткий ориентир на земле. Вепрь покружил немного между деревьями, нырнул в заросли высокий травы и лёг на брюхо.