– Ты ставишь её гордость выше всего племени?

Язык старика был изворотливым, словно хорёк, редко кто мог переспорить Тормода, вот и в этот раз Ормар понял, что попал в тупик, но мириться с этим ему не хотелось:

– Должен быть ещё путь.

Седой Кедр приблизился к костру, его борода стала красноватой в отблеске пламени, а лоб изрезали морщины. Тормод вновь умолк, погрузившись в раздумья.

Но тут неожиданно заговорила Лииса:

– Дядя Ормар брат вождя. Дядя Ормар великий воин и открыватель земель. И дядя Ормар… не брал жены.

Седой Кедр поперхнулся чаем, захохотал и хлопнул в ладоши так громко, что эхо отразилось от стен пещеры.

– Что скажешь, Бродячий Волк? Женишься на Маленькой Рыбке?

Ормар лишь кисло улыбнулся:

– Венды скорее выберут старика Эгиля, чем меня.

– Но почему? – удивилась Хромая Лань.

– Я больше времени провожу в чужих землях, чем в своём очаге. Мне не стать вождём, а значит, венды не пойдут драться ради такого союза.

– А если лесные племена затем пойдут на вендов?

– У них нет земли, – пожал плечами Тормод. – Нападать на речной народ – всё равно что сражаться со стаей рыб. Венды просто сядут в свои лодки, уйдут по реке и пристанут к другому берегу. Их очаг – паруса и весла.

Это объяснение показалось Лиисе недостаточным.

– У каждой реки есть конец, – заметила она.

– Сходи-ка лучше нарви нам медвежьего лука, – крякнул Седой Кедр.

Лииса покорно вышла, чуть прихрамывая на левую ногу. Ормар проводил её взглядом, в котором, как два весенних ручья, перемешивались нежность и жалость:

– Если мы их не остановим, уходите на юг. Сбереги её.

– Вождь не должен ставить свою гордость выше племени. Иначе племя должно выбрать нового вождя, – последние слова Тормод сказал почти шепотом, так чтобы они растворились в глубине пещеры, а затем добавил: – Время собраться Совету Копий.

Два десятка белоголовых гусей собрались у ручья. Они мерно переваливались с ноги на ногу, пощипывали траву и деловито гоготали вполголоса. Вожаки расположились по краям стаи, защищая молодняк и самок от лисиц, которые время от времени прокрадывались к очагу беоров.

Вдруг голоса стали более тревожными, птенцы сбились в кучу, а гусаки предостерегающе зашипели. Нормак быстрым шагом приближался к стае. Один из гусей вытянул шею и попытался ущипнуть его за ногу, но тут же получил острогой по голове, жалобно загорланил, взмахнул подрезанными крыльями и отскочил в сторону.

– Зажарю! – предостерегающе крикнул Чёрный Кот и пошёл дальше.

В прошлом году венды продали этих гусей беорам. Птиц хоть и одомашнили в южных землях, но инстинкты диких сородичей заставляли гусаков защищать стаю даже от хозяев.

Отец поручил Нормаку присматривать за ними, и первые недели Чёрный Кот ходил весь в синяках. Чуть зазеваешься, как толстый красный клюв с зазубренными краям сразу же норовит вцепиться в кожу. А самым злым и свирепым был огромный серый гусак, с которым Нормаку приходилось сражаться каждый день.

Но однажды утром Чёрный Кот подкараулил противника, схватил за шею и крепко завязал клюв. Самец промучился весь день без еды и воды. Нормак освободил голодного обессиленного противника только под вечер, и с тех пор гуси стали его побаиваться, хоть иногда ещё показывали гонор.

Сегодня за гусями присматривал Трёхзубый Эгиль, а Нормак торопился к друзьям, чтобы рассказать об охоте на вепря-колючку. Он нашёл их у Жёлтого ручья. Шириной тот был в тридцать шагов, а глубина порой доходила до плеч. Бруни Щербатый Беркут и Фроди Толстый Бобр стояли в воде по пояс и медленно шевелили ногами, чтобы поднять со дна лёгкую муть и привлечь рыбу.