Клеманс аккуратно вырезала объявление ножницами, которые держала в своей швейной корзинке, и положила себе под подушку. Она вообразила, что загадочный вдовец наверняка похож на придуманного ею герцога.

Клеманс целую ночь не смыкала глаз, все прикидывая, что бы такое ей предпринять, как заявить о своей кандидатуре на должность гувернантки. Проблема, мучившая ее, заключалась в рекомендациях. Кто мог бы их дать ей? Просить Куломбов не было никакого смысла – она заранее предвидела, что они не позволят ей покинуть деревню, причем заботясь отнюдь не о ней, а о тех деньгах, какие она им платит за проживание. Да и потом, ведь дядюшка-то едва умел читать и считать, а того менее – писать; всеми счетами и расчетами занималась его жена. Она подумала было о нотариусе Бизайоне, но все-таки не решилась выпрашивать благодеяния у того, кто причинил столько зла ее родителям, а ее саму незаконно лишил наследства. Но кто же тогда? В Сент-Эрмасе жил еще и врач, доктор Рено, но и дядюшка, и тетушка с недоверием шарахались от таких «костоправов» как от чумы, говоря, что сами слишком бедны, чтобы таким еще и за лечение платить. Врач и приходил-то к ним всего лишь раз, когда Клеманс заболела свинкой, а потом она видела его только на воскресной мессе; и никогда не посмела бы к нему обратиться. Оставался только один-единственный человек: кюре Гронден. Ее будущее зависело от него.

На следующий день Клеманс с нетерпением дождалась обеденного перерыва и поскорее побежала в дом священника. Ей открыла мадам Бинетт, экономка кюре. Ее круглое и приветливое лицо портили злобные маленькие глазки – они так и рыскали вокруг. У прихожан она пользовалась репутацией сплетницы, и кое-кто даже заставал ее врасплох притаившейся за исповедальней с пером в руке; она сделала вид, что смахивает пыль, но стояла насторожившись. Клеманс постаралась сказать самым любезным тоном:

– Здрасьте, мадам Бинетт.

– Ну и ну, вот так прекрасная гостья, – прошептала женщина с фальшиво-радостным взглядом.

– Мне нужно повидать господина кюре.

– Он готовится к следующей проповеди. Если скажешь мне, что тебя сюда привело, я могла бы и шепнуть словечко ему на ухо…

За принужденной улыбкой экономки Клеманс тотчас же разгадала злой умысел.

– По личному делу.

Лицо мадам Бинетт сразу посуровело.

– Он не хочет, чтобы его беспокоили, приходи попозже.

Важность задуманного придала Клеманс храбрости.

– А вот я постучу прямо к нему в дверь – и посмотрим, может, он меня и примет, – она сама удивилась, что посмела возразить.

И она прошла по коридору, который вел прямо к кабинету кюре. Мадам Бинетт бросилась следом за ней, чтобы грудью встать на пути, но Клеманс ловко обошла ее и быстрыми шагами направилась к двери, постучав в нее так громко, что сама испугалась. Изнутри послышался голос кюре:

– Мадам Бинетт, я же предупредил, чтоб меня не тревожили!

– Тут молоденькая Дешан, – пропищала та. – Настойчиво хочет вас повидать.

После затянувшейся паузы снова послышался голос священника:

– Раз так, пусть войдет.

Клеманс так и сделала с заколотившимся сердцем, чувствуя, что экономка смотрит ей в спину.

Кюре Гронден, сидевший за громоздким столом с пером в руке, поднял голову. Лицо у него было длинное, лошадиное, щеки выбритые и бледные, синие тени от ресниц придавали ему суровый вид, подчеркнутый глубокими морщинами на брылях вокруг тонких губ. Когда-то Клеманс с большим удивлением услышала от тетушки, что ему всего тридцать один год.

– Мадемуазель Дешан, чему обязан честью видеть вас?

Он почитал долгом обращаться на вы ко всем овечкам своей паствы, даже к детям. Могло показаться, что так он желал показать свое уважение. Но на самом деле он воздвигал дистанцию между ними и собой; а установив этот барьер, начинал вещать с таким чувством превосходства, что возражать было совершенно невозможно.