Пока мадам Августа убирала со стола, Клеманс задумчиво допивала кофе. Ей казалось неестественным соображение, что мадам Левассёр «не переносила шума». Если кто-то отличается слабым здоровьем – окружающие, наоборот, ищут способы облегчить его перемещения, а вовсе не изолировать его. А что, если доктор Левассёр этого и добивался – хотел ее изолировать? Мозг сверлила еще и другая мысль: если Жанна Левассёр действительно провела два последних месяца своей жизни в башенке, как об этом и рассказала ей мадам Августа, – значит, и Тристан пришел туда не случайно. Может быть, он был свидетелем чего-нибудь этакого?

Клеманс вошла в зал для занятий. Подросток уже сидел за рабочим столом; она с облегчением заметила, что выглядит он свежим и бодрым.

– Здравствуйте, мсье Тристан.

– Здравствуйте, мадемуазель Дешан.

– Вы хорошо спали? – осведомилась она.

– Очень хорошо. Надеюсь, как и вы.

Банальный обмен любезностями позволил гувернантке тайком рассмотреть своего ученика. Она не обнаружила на его лице ни следа тоски или бессонницы.

– Что скажете, если время до обеда мы посвятим арифметике?

– Охотно. Я могу показать вам, что уже знаю.

Он встал и вынул из библиотечного шкафа несколько математических трактатов.

– У меня есть основные понятия по арифметике, алгебре и геометрии.

Гувернантка была ошеломлена. Ее-то знания в этой области ограничивались сложением, вычитанием, умножением и делением…

– Вы знаете предмет лучше меня, – призналась она.

Тристан улыбнулся, от улыбки глаза его заблестели.

– Я мог бы поучить вас.

– Вашего отца не обрадует, если он узнает, что платит необразованной гувернантке за то, что она берет уроки у его сына, – пошутила она.

– Вы не необразованная! – возразил юноша. – Я считаю вас очень хорошей.

Клеманс взволновало оказанное учеником доверие. Она рассудила, что сейчас подходящий момент вернуться к тому, что ей довелось увидеть самой:

– Мсье Тристан. Вы вставали прошлой ночью?

Казалось, он был удивлен и нахмурился.

– Нет.

Гувернантка посмотрела на него в упор. Мальчик отличался очень хрупким сложением; ей не хотелось становиться причиной бесполезной тревоги, и она сказала, тщательно подбирая слова:

– Я услышала шум; кажется, он долетал из сада. Из окна я заметила женщину, одетую во все черное там, у фонтана.

– Женщину в черном? И вы знаете, кто она?

– Понятия не имею.

Она на мгновенье замялась, но жажда понять пересилила опасения глубоко расстроить юношу.

– И еще один человек был тогда в башенке. И я узнала его… вас.

– И что же я там делал? – воскликнул он, от удивления пораженный как громом.

Клеманс поразмыслила. Стоит ли намекнуть ему, что ему привиделась мать – и тем самым разбередить боль утраты, уже им пережитую? Несмотря на ее желания вывести на свет загадку дамы в черном, такое испытание показалось ей уж слишком жестоким.

– Мне кажется, вы лунатик.

Он рассмеялся – от души и с явным облегчением.

– Это даже очень может быть. Когда я был малышом, со мной иногда случались такие приступы. Мою мать это очень тревожило, но к десяти годам я перестал быть лунатиком. Вообще-то, я думаю…

– И вы совсем-совсем ничего не помните о том, как в три часа ночи вышли из своей спальни и поднялись в башенку?

Он покачал головой.

– Совсем.

Гувернантка была уверена в его искренности. Странным образом ее успокоило это объяснение. Подростка глубоко травмировала кончина матери – что же тут странного, если он нашел способ быть к ней ближе именно там, где она провела последние моменты земного бытия. Ненормальным, однако, выглядело его стремление выброситься в окно – или так всего лишь показалось ей, увидевшей, как далеко он высунулся, повиснув над пустотой. Что могло произойти, не войди она вовремя, чтобы помешать ему? Ей следовало бы проявить максимум бдительности; если когда-нибудь похожий случай произойдет, она сочтет своим долгом уведомить доктора Левассёра.