А потому что знаю. Вижу всё.

Произношу слова, которые она пытается забыть.

Но не забудет. Потому и не простит.

И всё произойдёт. Как я сказала.

Я… Кассандра.

А позже будут говорить: «Ведь знала всё! Предупреждала».

Потом забудут.

Правда неудобна всем.

Особенно сейчас.

Про нас.

(Пауза. Аплодисменты. Глухие, сдержанные. Как будто из другой эпохи.)

Анне стало душно. Не от жары – от чего-то иного. Как будто кто-то положил на грудь тяжёлый камень. И держал. Она откинулась в кресле. Понимала, что это всего лишь спектакль. Но ощущение было иным. Не она смотрела на сцену. Сцена – смотрела на неё.

«Не на такой спектакль я шла…» – подумала она. И сама не поняла, к кому обращена эта мысль. Она не любила античность, не особо помнила «Орестею» Эсхила, не интересовалась трагедиями. Ей хватало своих – в делах.

Но что-то в этой истории было не просто знакомо. Словно она уже слышала этот голос, монолог. В тишине. На границе сна. Или внутри адвокатских дел, о которых не хотелось вспоминать.

Хор со сцены:

– О дом, что царским был,

теперь ты – капище.

Темнеет злато от дыхания убийц.

Врата открыты, но не к свету —

к железу и проклятию.

И свет из окон не от солнца. Сияют – отблески мечей.

С добычей царь вошел,

а выйдет с приговором.

Там, где венчали, там и сгинет.

Там, где любили – там прольется кровь.

А кровь, пролитая во имя правды,

не отмывается водой времен.

(поворот к зрителю, голос оседает, становится личным)

Молчат пророки…

Слышим голос кары. С вопросом – кто виновен больше всех?

Кто был свободен и подвержен мести?

Или, кто знал, что обречён и ничего не сделал… кроме слов?

Вина, не кончится прощением.

И суд пройдёт не на земле, а в памяти людской.

Смотри и бойся, зритель.

В дом Атридов ты вошел.

И тоже слышишь стены.

И кровь… как она дышит.

Помни. Не свидетель ты… Участник.

И выбор за тобой…

На чьей ты стороне.

(тишина)

Когда хор запел, Анна вздрогнула. Хотя он проявился не громом – шёпотом. Но этот шёпот обжег её. Казалось, в зале стало слышно дыхание мёртвых.

Голоса были ниоткуда. И отовсюду.

Ей стало жарко, хотя в зале было прохладно. Спина прилипла к спинке кресла. Пальцы судорожно сжали подлокотники. Сердце стучало не в груди – в висках. И тогда хор заговорил для неё. Не в общем.

Лично.

Анна словно слышала не текст. А приговор. Не за то, что она сделала. А за то, что – знала. За то, что жила, делая вид, что всё вокруг – не про неё.

И правда – она слышала. Что-то дрожало в ней. Как будто внутри давно была трещина. А теперь по ней пошёл раскол.

Свет на сцене окончательно погас. Аплодисменты начались не сразу. Словно никто не знал – можно ли хлопать после пророчества. И Анна не знала. Она опустила взгляд. Программка – на коленях. Тонкая. Сложенная вдвое. Прижала к груди. Потом развернула. Пальцы слегка дрожали.

Прочла:

Сцена: Перед дворцом. Закат – густой, алый, как свёрнутая ткань. Агамемнон уже внутри. Кассандра всё ещё стоит на пороге. Появляется Клитеместра. Между двумя женщинами – напряжение, полное молчаливой правды. Они смотрят друг на друга. Обе знают финал. Обе – держат взгляд. И стоят.

Кассандра (все ещё на пороге, не входя):