В груди начинается пожар, ревность затягивает с головой. Я, то есть Тесса, готова крушить все, однако продолжаю стоять и смотреть, медленно «распиливая» девочку взглядом.

Все эти черные эмоции прожигают меня насквозь, до тех пор пока не рябит в глазах. Виденье тает, мелькают зеленые листья кустарника, а затем я, кажется, падаю. Еще миг, и вокруг темнота.

Не знаю, сколько времени я провела в отключке, но в себя прихожу очень туго. Первое, что ощущаю, — тошнота и головокружение. Будто бы вчера перебрала шампанского.

С ним я не в ладах совсем. Два фужера, и здравствуй, наутро мигрень.

Веки с трудом подчиняются. Глаза бредут по потолку, по стенам, передавая мозгу сигнал, что я вовсе не дома. То есть ни в одном из уже знакомых мне домов.

Я вообще неизвестно где!

В какой-то странной комнате, обвешенной сухими вениками трав и банками (обвешенной банками?) с разным гадким содержимым. Это сушеная летучая мышь?

Святые небеса, в логове какого маньяка я оказалась на сей раз?

Сам маньяк тут же входит в комнату. Пухловатый невысокий дядюшка лет сорока пяти. Весьма подвижный и ловкий для своих габаритов.

— Очнулась, — он не спрашивает, а констатирует факт моего пробуждения с какой-то непривычно радостной улыбкой.

Да и само его лицо напоминает солнышко. Веселое, задорное не по годам.

Гляжу на него, и в голову приходит лишь одно слово — озорник.

— Где я? — шепчу я, все еще озираясь по сторонам с опаской.

— У меня дома. Ты, деточка, сознание потеряла, — говорит он мне.

Об этом я догадалась. С такой жизнью хоть каждый час с ног вались. А я еще на свою земную жаловалась.

— А вы, стало быть, обо мне позаботились? — аккуратненько предположила я.

— Ну, не на улице же тебя оставлять. Ты, деточка, не путай. Это не золотые кварталы, где чужак и носа не кажет. Тут у нас разные типы ходят, — отвечает мне незнакомец.

— Спасибо, — искренне благодарю я, решив, что этот господин не представляет никакой угрозы. Осматриваю еще раз комнату и останавливаю взгляд на окне. — Ночь! — в ужасе выдаю я.

— Ага, звездная, — с завидным восхищением тянет дядечка, а потом соображает: — Тебя, должно быть, потеряли? Так надо поспешить, чтобы родные попусту не волновались.

— Да, — только и киваю я, выскакиваю из постели и тут же смекаю, что понятия не имею, как найду дом.

Дорогу от матери Ларетты до музыкальной школы Лейси я запомнила, а вот где сейчас нахожусь и где имение Тессы, в душе не чаю.

— Вам в поместье Сьерров, верно я полагаю? — осведомляется мужчина, стягивая пыльное белое полотно с выступа в стене.

Ого! И тут портальный камин?

— Как вы узнали?

— Ну, милочка, я много чего знаю, — лукаво улыбается он. — А уж о тех, кто на первых страницах газет, тем более. Поспеши, в эти часы на перемещения такой трафик, что не протолкнуться.

— Как мне вас отблагодарить?

— Выживи, — только и говорит мне, затем взмахивает рукой, в которой нет никакого артефакта, и все кружится.

А через несколько минут, а не секунд я вываливаюсь из другого камина, как из центрифуги стиральной машины.

Интересно, когда-нибудь меня перестанет тошнить?

— Тесса! — Раздается грозный голос брата.

Ожидаемо, что он кроет меня последними словами и ждет объяснений, которых я не хочу давать.

Страшно представить, какой речью он разразится, когда узнает, к кому в дом я попала.

Потому только и говорю, что потеряла сознание от всплывших видений и проснулась… у … какой-то дамы.

— Память вернулась?

— Кусочками. И то не особо информативными, — неохотно признаюсь я.

— Что ты видела? — пытает брат.

— Академию.

— И только?

— И Ларетту…

Роланд матерится. Не по-нашему. Но достаточно экспрессивно, чтобы принять за родной трехэтажный.