А вот он оказывается куда предприимчивей меня.

Ровное, всегда холодное лицо искажается сначала негодованием, а затем такой яростью, что я ощущаю себя пеплом, развеянным после кремации.

«Он сейчас меня убьет!» — кричит мысль в голове.

Не говоря ни слова, этот мужчина влетает в комнату, хватает меня за руку и тащит прочь из дома несчастной женщины. Лишь когда за нашими спинами захлопывается калитка, и мы скрываемся от глаз хозяйки за кустами, он останавливается, но все еще не отпускает меня.

Я вся судорожно сжимаюсь, ожидая мести. Боюсь даже поднять на него взгляд, но знаю все, что сейчаспылает в его глазах.

— В вас нет ни капли святого, леди Сьерра?! — В голосе столько гнева, что хочется плакать. Почему-то я не боюсь того, что он сейчас может сделать со мной. Напротив, мне так больно, будто его боль стала моей собственной.

Я отворачиваюсь, чтобы мужчина не увидел моих слез, однако ректор воспринимает это как попытку к бегству и притягивает к себе с такой силой, что я едва ли не ударяюсь в его каменную грудь.

— Пожалуйста, пустите, — шепчу я жалобно, потому что от близости мне только хуже. Словно я антенна, перехватывающая сигнал. И чем ближе, тем больнее.

Но ректор и не думает слушать.

— Как вы могли заявиться в этот дом?! Что вы опять затеяли?! — требует ответа он.

— Ничего! — трясу я головой, как провинившаяся первоклашка перед строгим учителем. — Я не знала, чей это дом. Просто увидела, как госпоже стало плохо, и помогла.

— Вы?! — Голос полон недоверия и усмешки. — Помогли?!

— А что вас удивляет? — не понимаю я и тут же вспоминаю, что я не в своем теле, а под личиной его врага. — Люди меняются!

Крепкие пальцы сжимают мое запястье сильнее, и я ойкаю, не выдерживая натиска.

— Пустите!

— Люди меняются, но не вы, леди Сьерра, — уверенно цедит ректор, однако мою руку все же отпускает.

Я тут же прижимаю горящее огнем запястье к груди, желая унять пламя. Ректор внимательно отслеживает это действие и корчится. Сначала, как мне кажется, он удовлетворен тем, что наказал хоть так, но после я вижу в его глазах разочарование. Во мне?

В самом себе. Взгляд его остается таким же злым и жестоким, однако я замечаю за этой ненавистью нечто большее. Он не злодей. Злодей бы не стал сдерживать гнев, который разъедает его изнутри, и говорить на «вы» с той, кого люто ненавидит.

— Вам отшибло память, но не голову. И то первый факт вызывает сомнения, — теперь он говорит напористо, но спокойно, тихо, а меня кидает в дрожь так, словно тут благим матом орут.

— Не пытайтесь никого одурачить. Что бы вы ни задумали, чтобы вы ни хотели от этой женщины — оставьте это! Не приближайтесь к ней больше. Ибо мое терпение уже на исходе.

Глаза, таящие в себе мглу, больше не хотят смотреть на меня. Ректор кидает порцию презрения и уходит, а я остаюсь одна в тени высоких кусов, судорожно сжимая пальцы.

Так обидно, так больно, что я не могу сдержать слезы. Ненавижу себя за то, что причинила боль той женщине своим появлением. Ненавижу Тессу за то, что она натворила. Но самое худшее — что теперь в этом теле я, но все равно ничего не могу исправить.

Яркая вспышка бьет по глазам. Такая, что сродни свету фар в ночи. Голова гудит, и перед глазами несутся картинки. Сумбурные, непонятные, неразборчивые. Лишь одно виденье останавливается на секунду.

Это Академия. Красавица с каштановыми кудрями стоит в коридоре.

Ларетта. Она держит в руках книги и о чем-то мило беседует с ректором.

Он верен себе, сдержан и неприступен, но тут вдруг тепло улыбается ей.

— Что же она ему сказала? — проносится у меня в голове. И кулаки сжимаются до хруста.