— Думаешь, я лгу?

— А это уж вам виднее, — без обиняков ответил он. — Откуда мне знать, что у вас на уме? Я мысли читать не умею.

— К счастью для тебя и окружающих, — хмыкнула я.

Губерт немного расслабился и даже рассмеялся, а я почувствовала, как недовольно закопошилась совесть.

— Это уж точно, миледи, — согласился он. — Не хотел бы я мысли читать. — И, помолчав, добавил, — в гневе, али со страху всякое подумать можно. Я вот и про вас, знаете ли, тоже разное думал, когда вы здесь появились.

— И что же ты думал? — подначила я.

Бородач лишь рукой махнул.

— Да уж неважно. Прошлое это дело. А у нас ведь как говорится: кто старое помянет, тому…

— … глаз вон, — договорила я, удивляясь тому, что здесь в ходу те же пословицы, что и в моем мире.

— Глаз? — удивился Губерт. — Так ведь… — он резко замолчал. — Хотя, да, пожалуй, что и с глазом тоже сойдет.

Выходит, я ошиблась: здесь эта фраза звучала иначе, и, вероятно, не слишком прилично, раз Губерт так смутился.

— Так, как же у вас говорят?

Он огляделся и, убедившись, что никто не подслушивает, сказал шепотом:

— Корягу в зад.

Я улыбнулась.

— Вот и не будем поминать старое. Ну, так что? Возьмешь меня в город?

***

В отличие от Губерта, Камилла вопросов не задавала и принесла комплект одежды.

— Будьте осторожны, когда станете ходить по торговым рядам, — говорила она, затягивая шнуровку на жакете из грубой холщовой ткани.

В отличие от тех нарядов, которые носили знатные дамы, шнуровка на одежде простолюдинок находилась спереди, но это не помешало Камилле пропустить мимо ушей мои слова о том, что одеться я могу и сама.

— В больших городах много воришек.

— Спасибо, учту, — поблагодарила я.

Она опустилась на корточки и принялась возиться с завязками верхней юбки.

— Вы хотите купить что-то или просто развеяться?

— Просто развеяться. Денег-то у меня при себе нет.

— И то верно. — Камилла распрямилась. Теперь наши с ней лица находились на одном уровне. — Полагаю, это вам лучше оставить, — ее взгляд опустился к золотой цепочке со знаком солнца у меня на шее. — На всякий случай. Чтобы не украли.

Вещица, скорее всего, принадлежала Адельрин – она была на ней, когда я очнулась в ее теле.

— Нет. — Я инстинктивно приложила руку к украшению. — Это талисман.

— Как скажете, миледи, — Камилла учтиво поклонилась, и, тем не менее, ее взгляд задержался на мне чуть дольше обычного.

Догадывалась ли она? Подозревала? Ответа я дать не могла – лицо старшей горничной оставалось непроницаемым. Как всегда.

Через несколько минут, когда мы закончили с одеванием, Камилла повела меня во двор.

— Постой, — я остановилась возле двери, за которой находилась лестница. — Мне надо зайти на кухню.

Камилла подняла бровь.

— Мне пойти с вами?

— Нет. Можешь возвращаться к делам.

Она вновь сделала короткий поклон.

— Миледи. — И удалилась по коридору.

Дождавшись, когда она скроется за поворотом, я толкнула дверь.

Батшеба нашлась в людской. Сидела за длинным деревянным столом и записывала что-то в приходно-расходную книгу. Услышав шаги, экономка подняла голову.

— О! Леди Адельрин! — она искренне обрадовалась моему появлению. — Хорошо, что вы заглянули. — Батшеба огляделась. — Милорд, конечно, это дело не одобряет, но…

— Все хорошо, — я приложила палец к губам и заговорщицки улыбнулась. — Мы ведь ему не скажем.

Батшеба собиралась ответить, но, заметив, какая на мне одежда, растерялась.

— Я собираюсь в Карнаротт, на ярмарку. Губерт и Молли поедут со мной. Вернемся к вечеру. А это, — я расправила подол старенькой коричневой юбки, — чтобы не привлекать внимания.

— Ааа… — кивнула Батшеба, — понимаю, — хотя лицо ее говорило об обратном.