Ничего в том ночном клубе эдакого не было. Но там были девчонки, с которыми поговорить по душам мне удалось бы, лишь прикинувшись одной из них — любительницей ночных развлечений. Верная Светка меня тогда подстраховывала.

Но на фото… боже. На фото всё это выглядело очень многозначительно. Даже фантазию не пришлось бы напрягать. В компанию стриптизёрш и клубных ночных мотыльков я вписалась как своя.

Разумовский молчал. Моей реакцией он сполна насладился. Теперь дожидался моего ответа.

— Послушайте…

— Не пойми неправильно, тело у тебя, конечно, что надо, — внезапно вклинился он, возвращая планшет в своё владение. — Тут, как говорится, нужно сразу руки на стол, чтобы ненароком не воздать ему должное, но… ай-яй-яй, котёночек. Как же так?

Он открыто надо мной издевался. Низкий голос пропитан сарказмом. Вёл себя так, будто на двести процентов знал, что возразить мне, в общем-то, нечего.

— Это… я… это не то, что вы… господи…

Я предсказуемо не смогла защититься. Мне требовалось время, чтобы правильно всё сформулировать. Да я даже не знала, откуда начать, чтобы ненароком не выдать о себе что-нибудь важное.

— Это фото… оно вырвано из контекста.

— Да неужели? — он снова опустил взгляд на экран, а я боролась с безумным желанием закрыть экран ладонями или ещё лучше — удалить из планшета злосчастное фото.

— Это какое-то редакционное задание?

И он даже не ошибался!

— А почему вы произносите это таким издевательским тоном? — вспылила вдруг я. — Почему вам такое предположение кажется недопустимым?

Разумовский перевёл на меня задумчивый взгляд:

— Потому что слишком уж много вокруг тебя невероятного, странного и необычного, котёночек.

— Да прекратите вы меня так называть! — я стукнула кулаком по столешнице.

Вот оно, опять. Мои нервы взвинтились слишком сильно, чтобы даже пытаться перенаправить энергию в конструктивное русло. Эмоциям требовался выход.

— А как предпочтёшь? — Разумовского моя вспышка гнева совсем не смутила. — Дикой кошкой? Ночной бабочкой?

Ну и скотина…

Я медленно опустила руки на стол и приклеила ладони к столешнице, пытаясь себя «заземлить».

— Просто… послушайте. Это — ночной клуб. И я была на задании. Я… мне поручили написать о жизни тусовщиц. Они не шли на контакт. Ну вот вообще никак. Фыркали и отмахивались. Обзывали меня училкой.

— Училкой?

— Училкой, — сквозь зубы повторила я. — Я заявилась к ним в клуб в очках, длинной юбке и с волосами, скрученными в гульку. Я и подумать тогда не могла, что на их разговорчивость повлияет то, как я выгляжу.

Разумовский продолжал смотреть на меня, но его взгляд странным образом затуманился. Я уже собиралась продолжить плести свою полуправду, как он вдруг меланхолично заметил.

— А меня, пожалуй бы, это больше всего и завело.

— П-простите?..

Он кивнул на фото, а потом посмотрел на меня:

— Такие наряды простора для фантазии совсем не оставляют. То ли дело образ училки. Строгая. Недоступная.

Я силилась сообразить, что ему на это ответить, когда он вдруг — в который раз! — выбил почву у меня из-под ног.

— Но это задание тебе давал точно не глянец.

— Почему… вы так уверены?

Карий взгляд в мгновение ока потяжелел:

— Потому что ты там не работаешь, Саша. Об этом я и говорил, когда мы встретились за завтраком.

Я молчала, придавленная его словами, словно засушенная бабочка — шпилькой коллекционера.

— А раз не работаешь в глянце, значит, работаешь где-то ещё, — логически заключил он.

Я обречённо следила, как длинный палец смахивает с экрана проклятое фото и сворачивает какой-то чат.

— И такие… хм… роскошные плоды дала только поверхностная проверка. Мы ведь и суток ещё не знакомы. Боюсь представить, что меня ждёт, когда я зароюсь поглубже.