Пистолет был именной. В один солнечный, летний день отец Лилечки, ссорясь с матерью на подмосковной генеральской даче, распалился и спустил курок. Он всегда хранил патроны в отдельном ящике. Почему пистолет оказался заряжен, так никто и не понял. Отец застрелился через десять минут, когда хрипы жены стихли. Все это время девочка просидела под массивным письменным столом, посасывала кончик тонкой косички и придумывала отговорки для родителей: зачем она трогала папины вещи.

Александр верил в семью почти с маниакальной настойчивостью. Детдомовское существование вычеркнул, едва переступив порог жестокого мирка, где приходится бороться за существование в одиночку. По подслушанным разговорам нянечек, его мать проживала в соседнем городишке, но никогда он не пытался разыскать ее или хотя бы поинтересоваться как он оказался на попечении государства. Почему был вынужден постоянно драться у сараев с углем, то за половинку украденного у него из-под подушки куска серого хлеба, то за вырванные с мясом пуговицы на рубашке, рукава которой приходилось закатывать, так как они оказывались безнадежно коротки к концу года. Разве можно пережить разодранный в клочья альбом, где он рисовал каждую ночь и презрительное прозвище Маляр. Как смириться, что это его, а не чужая жизнь. Можно только забыть. Лилечка, а потом и родившийся сын Артем стали его цитаделью, его родиной, его всем.

– Мераб всегда был жмотом. Сколько вам пообещали, сто, двести? Букмекерская контора, где ставка начинается с миллиона евро, вряд ли обеднеет из-за одного зажившегося клиента.

– Не знаю никакого Мераба, – вдруг разозлился Гриша.

Около двух лет назад врачи единогласно давали ему не больше трех месяцев. Запущенная история. Александр случайно попал на обследование и вдруг такой приговор. И цепляться уже вроде бы стало не за что. Артем погиб, давно вычеркнут, Лилечка… Как они упустили сына? Почему из милого, смешно поджимающего губки, мальчика он превратился в жестокого циника? Институт бросил, ни на одной работе, куда пытались его пристроить, не продержался. «Закономерно, – размышлял Александр, – когда доступно все за родительские деньги… Я погубил, я…», – в тысячный раз корил он себя. Они начали ссориться довольно давно. Сначала Александр списывал завышенные требования на юный возраст сына. Артем все жестче требовал свою долю в прайде на правах близкого родственника, открыто смеялся в лицо на призывы заняться делом. Действительно, зачем – он уже все подсчитал, и папины капиталы обжигали желанием ими обладать. Все реже Александр вспоминал, как в беспамятстве лез по водосточной трубе на третий этаж роддома, чтобы, тыкаясь в окно обломками гвоздик, впервые увидеть сына и заглянуть в растерянные, счастливые глаза Лилечки. Так хотелось продлить сыну детство, которого сам был лишен, что кажется, так и не позволил ему вырасти.

Александр хотел жить во что бы то ни стало – надо было завершить дела. В запаснике было несколько серьезных вещей, они ждали своего часа. Из свободных денег оставался миллион с небольшим. Этот миллион он и отнес Мерабу Ставка один к десяти, плюс все справки и заключения экспертов, доказывающие его предопределенность судьбе. Мераб сочувственно покачал головой, принял деньги и тут же, ничуть не смущаясь, пожелал себе удачи и подстраховался, определив срок в полгода. Александр выжил. Безо всяких чудес. Организм не желал сдаваться. Или это все воздух Лазурного берега, куда он тут же отправился. Врачи одобрительно кивали, но указывали на цифры анализов. Следующий прогноз – максимум еще полгода. Мераб сам предложил очередную ставку. Через своих ищеек удостоверился, что диагноз верный и легко взял обратно десять миллионов, но уже на год. Он никак не планировал отдавать сто.