Александр не только был лучшим в профессии, он слыл отчаянным маньяком своего дела. Почти тридцать лет проработал штатным реставратором. Когда искусство перешагнуло стены музеев и торговать разрешили не только китайскими тапочками и турецкими куртками, Александр чуть ли не по нюху обнаруживал настоящие вещи. До сих пор считал вершиной карьеры купленный в Симферополе в начале девяностых картон, неразборчиво замазанный маслом разного оттенка серого, кажется за пять долларов. Отсчитывал рублевые бумажки и страшно потел, боялся, что сейчас его схватят за руку, разоблачат, хотя работа явно давно пылилась под потолком магазинчика. На этом Айвазовском он сделал первый капитал и впервые прокатился в Париж.

Коллекционеры доверяли не только его интуиции и экспертным оценкам. Репутация Макуни была безупречна, ни разу он не нарушил слово, не играл в двойные игры и трепетно хранил секреты заказчиков. Собственная коллекция пополнялась значительными вещами, купленными по случаю за мелочь. Это был его инвестиционный портфель. Излишки доходов он неизменно относил сначала на ипподром, потом пристрастился к букмекерским конторам. Но всегда знал цену азарту, по-крупному не играл. Жена была безразлична к страстям, ее хватало лишь на поддержание дома в порядке. Потом был недолгий период, когда жажда путешествий захватила молодую домохозяйку. Но удовлетворившись Парижем, Лондоном и Барселоной, она уже нехотя посмотрела Рим, прокатилась по Тоскане и плотно осела в московской квартире. Александр был везунчиком. Частенько угадывал номера лотерей, первую тройку лошадей, счет в финале мирового чемпионата по футболу и сумму, которую предложат за Поллока на открывающемся аукционе в Нью-Йорке. Жена с подозрением поглядывала на мужа и предлагала проверить его телепатические способности. С каждым годом она недоумевала все больше – каким образом он догадывался, что сегодня ей бы очень хотелось букет ирисов или те часики, что они видели в антикварном на углу.

– У меня один праздный вопрос, Григорий Аркадьевич. Жить не страшно, когда постоянно приходится наблюдать, как живое становится мертвым? Да не дергайтесь. Можете не отвечать, не на исповеди. Лиля тоже верила в богов, но почему-то во всех одновременно, видимо, не доверяла ни одному до конца. Поэтому собрала их всех в кучку и молилась сразу группе товарищей. Лиля – это моя жена.

До конца жизни все звали ее Лилечкой. Впервые Александр увидел ее на ступеньках Московского университета. Она звенела колокольчиком, одним своим присутствием оживляя пространство. Тонкие бесцветные косички дрожали в такт смеху и вся она словно трепетала от порывов ветра, почти бесплотная. В двадцать выглядела на четырнадцать. С ней было надежно и спокойно. Но превратившись в маленькую старушку, она утратила способность радостно резонировать и отгородилась от мира страстью к эзотерике. Чем глубже она погружалась в тексты с магическими ритуалами и изучение правил поведения после смерти, тем сложнее было устанавливать связь земную. Очень скоро она стала походить на взбесившуюся фурию: забросила себя, дом, мужа. Зыркала с дивана, на котором просиживала сутки напролет, обложившись книжками, какими-то таблицами и графиками. Иногда на нее накатывала волна красноречия: пророчества и заклинания неслись с дивана вне зависимости от того, был кто-то еще в комнате или нет. Александр увещевал, грозил, умолял – все напрасно. Поначалу он терпеливо готовил норовистый ужин, ставил свечи на стол и уговаривал хотя бы немного посидеть вместе. Но Лилечка предпочитала засохшие корки, да еще яблоки, огрызки от которых складывала горкой у дивана. Крошками от сухарей было усыпано все лежбище, как стоянка древних людей костями животных. Чтобы отправить ее в душ приходилось грозить пистолетом.