Как Моисей гремит и жжет гроза,
Как Иеремия океан пророчит;
И твердь гудит, и прядает звезда,
И воинство лесов подъемлет пики,
А в зареве закатов иногда
Еще сквозят архангельские лики.
Иди и слушай шелест и прибой —
Немолчный голос счастья и тревоги!
И пусть навеки замолчали боги —
Ты не один: мир говорит с тобой!
1949
125
Что весною тебе отмерено —
Принесешь ты к своей зиме.
Ничего не будет потеряно
Из того, что ты здесь имел.
Все дурное и все хорошее
Перебродит в крови твоей
И певучею станет ношею —
Собеседником поздних дней.
1950
126
Корзина с рыжиками на локте.
А за плечом – мешок еловых шишек.
Опушки леса ласковый излишек —
Не царский ли подарок нищете!?
Затопим печку ужин смастерим
И ляжем спать на стружковой перине.
… Есть в жизни грань, где ты неуязвим,
Неуязвим, как ветры и пустыни.
1951
127
Возле дома моего —
Поле, больше ничего.
Вдоль него, мертво и зло,
Напрямик шоссе легло.
Каждый вечер (как служу!)
По нему хожу, хожу…
Час, и час, и снова час,
В камни палкою стучась,
Сам с собою говоря,
До беспамятства куря, —
Лишь бы только как-нибудь
Обессилеть и заснуть.
1949
128
Мы на земле – рабы своей сумы,
И что за поворотом – нам не видно.
И вот совсем напрасно просим мы
«О смерти мирной, смерти непостыдной».
Что пользы нам в прохладной простыне,
В глотке воды, в друзьях у изголовья?!
Есть смерти злые, трудные, вдвойне
Оплаченные ужасом и кровью.
В них вещий смысл! Такая смерть несет
В себе не просто смерть – преображенье.
Проси о ней! Проси о том паденьи,
Что душу окрыляет как полет!
1950
129. Жизнь
Не дорогой – тропой дремучею
Мчишься гоголевским Хомой.
Оседлала меня, замучила.
Наглумилася надо мной…
Осадить бы! В крапиву свалится!
Только страшно… Ведь в тот же миг
Обернется она красавицей
И предсмертный раздастся крик.
Будет стройною, черноокою
На земле лежать, не дыша.
И заплачу над ней, жестокою,
Той, что все-таки хороша.
1951
130. Сердце и пальцы
Это в пальцах не хватает силы.
Сердце – все такое ж, как и было.
Сердце шепчет в страхе и в надежде:
– Я хочу служить тебе, как прежде!
Лишь бы только пальцы поспевали,
Все, что напою я, записали!
Но у пальцев есть своя забота,
Пальцы горькой заняты работой:
Прижимаются к вискам свинцовым,
Зябнут под подушкою пуховой,
Шарят в темноте по одеялу…
Некогда служить им сердцу стало!
И взмолилось сердце в нетерпеньи:
– Что мне мир и миру я – без пенья!?
Отпусти меня туда отсюда.
Где само, без пальцев, петь я буду!
1951
131. Сон о казненном поэте
– Это он! С кем хочешь я поспорю!
Видишь, вот идет он впереди
С неизбывной мукою во взоре,
С неостывшей пулею в груди!
– Он же умер! Он уже не может
Услыхать слова твоей любви!
Никакое чудо не поможет!
Не ищи его и не зови!
– Нет! Скорее! Мы его догоним!
Я клянусь тебе! Мы добежим!
………..
Как года – мгновения погони.
Год еще – и поравнялись с ним.
Страшно заглянуть за эти плечи…
Может быть, все это только сон!?
Оглянулся – и свершилась встреча
И сомнений нет, что это он.
Серый глаз струит холодный пламень,
Узкий шрам белеет вдоль щеки…
Наш учитель! Вот ты снова с нами!
Отзовись! Коснись моей руки!
Но запачканные кровью губы
Ничего не вымолвили мне.
Только вдруг серебряные трубы
В солнечной пропели вышине.
Рыжегривые заржали кони.
И рванулись ввысь, и понесли.
И уже не слышен шум погони
С убегающей назад земли.
Только бездны, вихри и просторы,
Звездные озера и сады,
И внезапно – старой сикоморы
Ствол корявый у скупой воды.
След звериный вьется к водопою,
Заунывная звенит зурна…
Только бы остаться здесь с тобою,
Эту радость всю испить до дна!
Но стираются черты и звуки,
Миг еще – и на сухой траве
Судорогой сведенные руки…
Окрик парохода на Неве…
Люди молча топчутся у ямы,
Раздается мерный лязг лопат,