–

Въ ярко освщенномъ вагон 1-го класса разбитъ былъ ломберный столъ, на сидньи была доска, на ней бутылки и стаканы, а за столикомъ сидли, снявъ мундиры, 3 офицера, и румяный красивый Валерьянъ, держа карты въ одной рук, а въ другой стаканъ, весело провозглашалъ свою масть.^>25

– Однако какъ темно, гадко на двор, – сказалъ онъ, выглянувъ въ окно.

На другой день Катюша встала въ свое время, и жизнь ея пошла, казалось, попрежнему. Но ничего не было похожаго на прежнюю. Не было въ ней невинности, не было спокойствія, а былъ страхъ и ожиданіе всего самаго ужаснаго. Чего она боялась, то и случилось. Она забеременела. Никто не зналъ этого. Одна старая горничная догадывалась. И Катюша боялась ее. Никто не зналъ, но Катюша знала, и эта мысль приводила ее въ отчаяніе. Она стала скучна, плохо работала, все читала и выучила наизусть «Подъ вечеръ осенью ненастной» и не могла произносить безъ слезъ. Мало того, что мысль о ея положеніи приводила ее въ отчаяніе, ея положеніе физически усиливало мрачность ея мыслей. Ходъ ея мыслей былъ такой: онъ полюбилъ меня, я полюбила его, но по ихнему, по господскому, это не считается, мы не люди. Онъ полюбилъ и ухалъ, забылъ, а я погибай съ ребенкомъ. Да не довольно, что погибай съ ребенкомъ, рожай безъ помощи, не зная, куда его дть, чмъ кормиться, но еще рожать то не смй. Если родишь – пропала. А не родить нельзя. Онъ растетъ и родится. А имъ ни почемъ. Зачмъ я скучна, блдна, не весела? Марь Ивановн не весело смотрть на меня.

Катюша негодовала на господъ, но не на него. Онъ не виноватъ, онъ любилъ. Съ каждымъ днемъ она становилась мрачне и непокорне. За невставленныя свчи она нагрубила Марь Ивановн. Она сказала:

– Вы думаете, что отъ того, что вы воспитали меня, то можете изъ меня жилы мотать. Я все таки чувствую. Я человкъ. Сюзетка дороже меня.

Марья Ивановна затряслась отъ злости и выгнала ее. Когда она узжала, Марья Ивановна узнала ея исторію съ племянникомъ. И это еще боле разсердило ее. Она заподозрила Катюшу въ желаніи выйти замужъ за Валерьяна. Катюшу взяли сосдніе помщики въ горничныя. Помщикъ-хозяинъ, человкъ 50 лтъ, вошелъ съ ней въ связь. Когда черезъ 6 мсяцевъ наступили роды, она уврила его, что это его ребенокъ, родившійся до срока, и ее отослали въ городъ. Посл родовъ она вернулась къ нему, вошла въ связь съ лакеемъ. И ее выгнали.

–

Стрлки Императорской фамиліи не были въ дл. Когда они дошли, война кончилась. Они только прошлись туда и назадъ. Много веселаго, новаго пережили молодые люди въ этомъ поход. Везд ихъ встрчали, чествовали, везд ухаживали за ними. Многіе изъ статской молодежи, перейдя на военную службу, продолжали эту военную службу. Но Валерьянъ не остался. Какъ только кончилась война, онъ вышелъ въ отставку и похалъ въ Москву, а потомъ въ деревню.^>26 Пріхавъ въ деревню, онъ тотчасъ же похалъ къ теткамъ. Поэтическое воспоминаніе о Катюш привлекало его. Но Катюши уже не было у тетокъ. На ея мст была Варвара вдова, толстая, здоровая женщина, которую тетки преобразили по своему въ субретку, надвъ на нее фартучекъ и пріучивъ ее къ той же чистот. Былъ тотъ же кофе, т же сливки, та же отдлка всхъ мелочей жизни, но Катюши не было. Когда Валерьянъ спросилъ о ней, Катерина Ивановна начала было разсказывать, сожаля о ней, но Марья Ивановна строго перебила ее и, хмуря свои густыя черныя брови, коротко сказала: