зжалъ вечеромъ. Поздъ Николаевской дороги отходилъ со станціи, которая была въ 15 верстахъ отъ имнья Марьи Ивановны, въ 4 часа утра. Валерьянъ провелъ съ ней всю прошедшую ночь, но днемъ онъ не видлся съ ней наедин и не простился съ нею. Онъ усплъ только сунуть ей въ пакет 25 рублей. Онъ радъ былъ тому, что нельзя было видть ея. Что бы онъ могъ сказать ей? Оставаться больше нельзя было. Жить вмст нельзя. Разстаться надо же. «Ну чтожъ, останется объ ней пріятное воспоминаніе», – такъ думалъ онъ. Посл^>15 вечерняго чая онъ ухалъ. Дорога была^>16 дурная, лсомъ по вод, и кром того дулъ сильный холодный втеръ. Погода была одна изъ тхъ апрльскихъ, когда все стаяло и стало подсыхать, но завернули опять холода. Дорогой на лошадяхъ онъ, разумется, не могъ не думать о ней.^>17 Влюбленности не было той, которую онъ испытывалъ до обладанія ею, но было пріятное воспоминаніе. Особенно пріятное потому, что онъ зналъ, что это считается очень пріятнымъ. О томъ, что съ ней будетъ, онъ совсмъ не думалъ. Ему не надо было отгонять мысли о ней. Съ свойственнымъ молодости вообще и ему въ особенности эгоизмомъ,^>18 ихъ не было. Онъ совсмъ не думалъ о ней; онъ думалъ только о себ. Онъ зналъ, что это всегда такъ длается, и былъ совершенно спокоенъ и думалъ о поход, который предстоялъ, о товарищахъ^>19 и о ней, о пріятныхъ минутахъ съ нею. Онъ пріхалъ^>20 только во время,^>21 взялъ билетъ 1-го класса и тутъ же встртилъ товарища и разговорился съ нимъ.

Между тмъ тетушки говорили о немъ^>22 и такъ восхищались имъ, что не могли даже горевать. Въ середин разговора Екатерина Ивановна съ тмъ особеннымъ интересомъ старыхъ двъ къ амурнымъ исторіямъ, сдлала намекъ на то, что не было ли чего нибудь между Волей и Катюшей.

– Я что-то слышала, не буду утверждать, но мн вчера ночью показалось.

Марья Ивановна сказала, что не можетъ быть иначе, что Катюша должна влюбиться въ такого красавца, если онъ обратилъ на нее вниманіе, но что Воля этого не сдлаетъ. Подумавъ же, прибавила:

– Впрочемъ, отчегожъ, тутъ съ его стороны естественно. Съ ея стороны было бы непростительно, ей надо бы помнить, что она всмъ обязана намъ, – и т. д.^>23

Крпостное право еще не было уничтожено, и об старушки воспитывались въ крпостномъ прав. Имъ въ голову не могло придти то, чтобы Катюша, незаконная дочь бывшей горничной, взятая къ господамъ, воспитанная, любимая, ласкаемая своими барынями, чтобы она могла на минуту забыть свою благодарность, все то, чмъ она обязана старымъ барышнямъ, чтобы она могла забыть это и увлечься чмъ нибудь, хоть бы любовью къ Вол. Ей надо было помнить, что она должна своей службой отблагодарить барышень, а больше ничего она не должна была чувствовать.

Когда вечеромъ Катюша пришла раздвать Марью Ивановну, Марья Ивановна посмотрла на нее, на ея синеву подъ глазами, нахмурила густые брови, сжала челюсти, лишенныя зубовъ, отчего лицо ея сдлалось особенно страшнымъ – Воля никогда не видалъ такого лица ея – и сказала:

– Смотри, Катюша, помни, чмъ ты обязана мн и сестр. Вдь у тебя кром насъ никого нтъ. Береги себя.

Катюша промолчала, но поняла. Поняла и то, что было уже поздно совтовать, поздно и слушаться этихъ совтовъ.

Когда барышни раздлись и Катюша вернулась въ свою комнату и стала раздваться, чтобы ложиться, она вдругъ вспомнила все, вспомнила то, что она потеряла все то, чтò ей велли не одни барышни, а что ей Богъ веллъ беречь, потеряла то, чего не воротишь; вспомнила о немъ, о его глазахъ, улыбк и забыла жалть то, что потеряла. Но онъ, гд онъ? И живо вспомнивъ его и понявъ то, что онъ у