– Разстались. Дурно повела себя.

И взглянувъ на Валерьяна, отвернулась отъ него. Валерьянъ понялъ, что его участіе въ дурномъ поведеніи ея было извстно и что тетки обвиняли ее, а не его,^>27 и ему стало ужасно жалко и стыдно. Онъ вечеромъ вошелъ въ комнату къ Катерин Ивановн, гд она длала пасьяны посл обда. Она думала, что онъ хочетъ погадать, но онъ сталъ распрашивать ее о Катюш. Онъ признался во всемъ тетушк и, распрашивая ее,^>28 постоянно повторялъ:

– Тетинька! Вдь я мерзко поступилъ? Подло. Вдь это подло?

Все, что разсказала о Катюш добрая Катерина Ивановна, о томъ, какъ она скучала, какъ читала Пушкина, стала разсянна, какъ читала «Подъ вечеръ осенью ненастной», ужасно волновало его. На него жалко и страшно было смотрть, когда онъ съ жалкимъ выраженіемъ лица переспрашивалъ по нскольку разъ, какъ все было, особенно то, что мучало его:

– Такъ и сидла молча въ слезахъ? Такъ и сидла и читала? Тетинька, вдь я мерзавецъ. Правда, это гадость? Да вдь надо поправить.

Когда онъ узналъ, что она была беременна, не было конца его распросамъ.

– Да нтъ, не можетъ быть? Вдь это гадость. Да гд же онъ, ребенокъ? И почему вы думаете, что это отъ меня?

– Да Авдотья говорила.

– Ma tante,^>29 надо его взять, найти. А главное ее.

Но когда тетка сказала, что она совсмъ испортилась (по сплетнямъ деревенскимъ все было извстно у тетушекъ), Валерьянъ сталъ успокаиваться. «Да, но все таки гадко съ моей стороны. А какая милая, какая простая была», думалъ онъ.

Такъ онъ похалъ, ничего не предпринявъ. И такъ съ тхъ поръ жизнь и его и ея пошли совершенно отдльно и независимо другъ отъ друга.^>30 Онъ сначала попробовалъ служить, отдаться честолюбію, но это было не по характеру, онъ ршительно не могъ притворяться, поддлываться и тотчасъ же вышелъ. Онъ похалъ за границу, въ Парижъ, попробовалъ наслажденія самыя утонченныя, чувственныя. Это тоже было ему не по характеру и оттолкнуло его.^>31 Онъ вернулся въ Россію, въ деревню. Конецъ лта и осень проводилъ онъ на охот, зиму въ Петербург, Москв или за границей. Не говоря объ удовольствіяхъ матеріальныхъ, чистоты, изящества помщеній, одежды, экипажей, пищи и питья, куренья, къ которымъ онъ привыкъ какъ къ необходимымъ условіямъ жизни, удовольствіями главными его были чтеніе художественныхъ произведеній, которыя онъ очень врно и тонко чувствовалъ, и музыка, въ особенности пніе – женское пніе, особенно сильно дйствовавшее на него.

Въ отношеніяхъ съ женщинами Валерьянъ былъ сравнительно съ своими сверстниками^>32 чистъ. Онъ никогда не имлъ сношеній съ женщинами, въ которыхъ не былъ влюбленъ.^>33 Но влюблялся онъ очень легко. И не считалъ дурнымъ^>34 перемнять предметы любви.^>35 Онъ не женился не потому, что считалъ не нужнымъ жениться, но только потому, что такъ случилось. Отталкивала его условность свтскихъ отношеній и лживость ихъ. Лгать и притворяться онъ не могъ. Больше же всего помшала ему жениться его связь съ замужней женщиной, отъ которой онъ посл перваго же года хотлъ и не могъ избавиться. Тетки об умерли. Валерьянъ наслдовалъ отъ нихъ и сталъ еще богаче. Такъ прошло 12 лтъ. Ему было 36 лтъ, въ бород и на вискахъ показались сдые волосы, и начинало становиться скучно, начинало становиться ясно, что лучшаго отъ жизни ничего не будетъ, а хорошаго ничего и не было.

Зиму 1883 г. Валерьянъ жилъ въ Петербург, куда былъ переведенъ на службу мужъ Вры.

На другой день посл Крещенья Валерьянъ, выйдя въ свой кабинетъ къ кофею, нашелъ по обыкновенію на стол письма и, наливъ чашку, сталъ читать ихъ.

Вра писала, что ждетъ его нынче въ 7-мъ часу, сейчасъ посл