– Куда угодно! Я согласен на любой вариант.

– Боюсь, что это вряд ли возможно, – пожал главврач плечами, – но напишите всё-таки заявление, я обещаю, что сам лично им займусь.

Анохин потёр лицо руками, затем взглянул на главврача просительно:

– Скажите откровенно, доктор, шансов никаких?

Тот побарабанил пальцами по столу и проговорил уклончиво:

– Боюсь, что вы здесь не случайно. Характер вашей болезни как раз в том русле, на котором мы специализируемся. Так что вам повезло. Вы понимаете меня?

– Да, конечно. – Анохин кивнул.

– Можешь убираться к своей старухе! – Марина была близка к истерике. – Я же вижу! Ты стал ко мне гораздо холоднее и мыслями уходишь от меня всё дальше! Иди, иди к ней, я тебя не держу! Обойдёмся с Сашенькой и без тебя!

Крупейников в растерянности смотрел на жену. Что случилось? Чем объяснить такой нервный срыв? Ей ведь нельзя сейчас волноваться.

– Подожди, Мариночка, объясни толком.

– А тут и нечего объяснять. Звонила твоя ненаглядная, интересовалась, где ты есть. Вот ты мне и объясни, с какой это стати? Ты же мне клялся и божился, что не поддерживаешь с ней никаких отношений.

Ах, Господи, ну что за бестактность! Неужели надо было Зое сюда ему звонить? Что за срочность такая? Неужели не могла там, на той квартире его поймать?

Машенька, словно прочитав его мысли, вперила в Крупейникова взгляд своих незабудочных, кротких глаз.

– Я знаю, что ты с ней встречаешься, – проговорила она зло, – и до сих пор с ней спишь – это точно. Наверняка она и звонила тебе по поводу свидания. Ты должен прекратить всякие общения с ней. Я не хочу быть у тебя в служанках! Я тебя просто прошу, Саша… – Она вдруг беспомощно расплакалась. – Что ты со мной делаешь!

Он обнял её, и она прильнула к его груди, вся загоревшись внутри, лишь только он ладонью провёл по её волосам.

– Я такая злая, противная, ты уж прости, Саша, – пробормотала она в раскаянии, – понимаешь, они тут поют мне с утра до вечера, настраивают. Я обычно сдерживаюсь, а тут вот сорвалась. Я так люблю тебя и так боюсь тебя потерять! – Она била его кулачком в грудь, видно, для того, чтобы он глубже понял её признание.

И зажглись два тела огнём ровным, праздничным. И, словно почувствовав что-то, как всегда не вовремя закричала Сашенька.

– Подожди, подожди… Пускай, пускай… – шептала Марина. А потом, счастливая, гордая, выскользнула змейкой и помчалась к детской коляске, стоявшей на балконе, на ходу вдевая руки в халатик.

Крупейников долго ещё лежал в растерянности, вдыхая аромат её тела, продолжая ощущать каждой клеточкой своей её прикосновения.

Любовь? Что такое любовь? И кто это придумал, что любовь должна быть одна-единственная и на всю жизнь? И кто задолбил нам в голову, что, снова влюбившись, прежнюю любовь нужно предать? И почему если любовь прошла, нужно считать её неполноценной, недостаточной, недолюбовью, ошибкой её считать?

И всё-таки… И потом, в метро, мысли, увязавшись за Крупейниковым назойливым роем, не покидали его.

«Не понимаю, не понимаю тебя», – робко сетовал его рассудок.

И всё-таки… Неужели ревность Марины имеет под собой хоть какие-то основания? И этот непонятный поступок Зои, на неё совсем непохожий? Она ведь совершенно спокойно восприняла поначалу факт женитьбы Александра Дмитриевича, как нечто само собой разумеющееся, удивившись даже его выбору не больше других. Во всяком случае, никаких недоразумений на сей счет у них никогда не возникало, да и не могло возникнуть.

Крупейникову вдруг захотелось вспомнить что-то неприятное из их отношений с бывшей женой… Умом он понимал тогда, по какой причине Зоя стала гулять от него, но сердцем не мог с этим примириться. Наверное, как-то по-другому можно было бы решить проблему, берут же люди, к примеру, на воспитание чужих детей. Но она не верила, что причина в ней, и даже сейчас, когда, казалось бы, всё очевидно, поверить не способна.