Подруге крыть было нечем. Под давлением та пошла на попятную:

– Ты права. Не мне об этом говорить… Так о ком речь?

– Ты его знаешь… при встрече покажу.

– Хорошо. А почему именно он?

Вопрос застал меня врасплох. Решив влюбиться, я впопыхах забыла придумать своему объекту «возсдыхания» ареол хотя бы чего-нибудь. Единственным критерием, по которому жертвой стал именно этот мальчик и никто другой, оказалось наше с ним общение.

Первым делом я задумалась о внешности. Ничего выдающегося. Но оно и к лучшему! Любовь моя должна была быть истинной, презирая глупости вроде красоты и обаяния! Она должна была видеть вглубь, опираясь на качества человеческой души и только на них!

Попыталась вспомнить какие-нибудь положительные стороны «возлюбленного».

«Учится хорошо… пусть будет умный!.. Разве за ум любят?..»

Немного поразмыслив, я выдала то, что в свое время слышала, кажется, от мамы:

– Понимаешь, Яна, любят не за что-то. Это невозможно объяснить. Я просто люблю его – баста!

– Аааа…

– Бэ! – в животе протяжно заурчало.

«Что-то мне подсказывает, что либо я сейчас покормлю этих трагладитских бабочек, либо они примутся за меня,» – подумала я…

– Варя, может, в столовую? – предложила Яна.

Но хотеть есть влюбленным не полагалось! Все мысли мои должен был занимать Объект Любви Гигантского Масштаба, потому, поблагодарив про себя подругу, я постаралась сделать отрешенное лицо:

– Ты знаешь, мне сейчас совсем не до еды…

– Конечно! Можем сегодня на обед не ходить, – замялась та, – ты наверняка хочешь поговорить о своих чувствах!

– Нет – нет! – испуганно замахала руками я, – тебе надо покушать, поэтому пошли!

– Правда? Какая ты все – таки у меня замечательная! – умилилась моя наивная Яна.

И мы заспешили на обед.

На второе давали пельмени. Я без малейшего аппетита навернула три порции, для галочки смочила слезами плечо Яниной рубашки и, окончательно убедив себя, что любовь зла по своей природе и без участия рогатого скота, решила – на неделе, как бы противно ни было, необходимо признаться.

Через два дня я поймала (здесь и далее просто Объект) в гардеробе. Вид у меня был решительный и, вероятно, угрожающий, потому как несчастный мальчик словно окостенел, прижавшись к стене. Он смотрел большими от ужаса глазами и время от времени моргал.

Я подошла вплотную и уставилась на него снизу вверх. Нервно сглотнула.

– Варь, ты чего?

– Цыц! Не перебивай! Мне надо сказать тебе что-то очень важное…

– И что…

– Цыц! Кому говорю! Дай с мыслями собраться… В общем, я долго думала и решила, что отныне… я тебя, наверное,.. все—таки точно – люблю…

От неловкости я вся раскраснелась, на глаза навернулись слезы (откуда бедной жертве было знать – это нервы), так что, как бы странно ни звучало мое признание сейчас, со стороны оно смотрелось, полагаю, недурно. Стою, коленки трясутся, щеки алые, горячие, голос дрожит и чем дальше, тем становится мягче и тише – чем не «Царевна – лебедь»?

Под конец я полностью вошла в образ.

Помню, за спиной «Объекта» висело зеркало. Смотрю в него, на только-только выскочивший выше переносицы прыщ и думаю: «А во лбу звезда горит…»

Но поток лирических мыслей варварским образом оборвали. «Объект» завозился, стал что-то бормотать… «Е-мае! Это что ж я натворила-то! – пронеслось в голове. – А если он скажет, что я ему тоже нравлюсь, мне чего теперь, с ним целоваться придется?»

Бежать! И чем быстрее, тем лучше, поняла я, пока Он еще в состоянии аффекта – завтра что-нибудь придумаю…

Я развернулась, нахлобучила капюшон и, вжав голову в плечи, зашагала прочь, оставив несчастного разбираться с моими проблемами.