Она не из сквернословов. Она даже никогда не виделась с Мишей, потому что ни разу не была у меня дома. И, если быть честным, я лишь раз заговорил с ней в комнате для персонала – попросил передать мне подставку для кофейной кружки. Она улыбнулась этой идеальной улыбкой и произнесла два самых прекрасных слова, какие я только слышал: «Да, конечно».

У Сиси есть младшая сестра, которая учится в школе. Что-то в манерах этой не по годам развитой девочки напоминает мне Мишу. Довольно часто я фантазирую, как мы все проводим время вместе, – хотел бы я, чтобы эта мечта могла сбыться. Каждый раз, когда я вижу Сесилию с её сестрой, что-то сжимает сердце.

Истина в том, что я не так-то много раз набирался смелости, чтобы поговорить с какой-то из здешних девушек. Они очень милые и хотят со мной дружить – может, даже больше, – но тут свои сложности. Я ни разу по-настоящему не влюблялся – или говорю так себе в дни, когда убеждён, что та детская любовь не в счёт. Но детская любовь – она чистая, и это чувство, когда лишь один человек занимает все твои мысли, неподдельно. Лучший вид дружбы: понимание настолько глубокое, что вам даже разговаривать не требуется. Трясу головой, борясь с легкомысленностью.

Засунув под мышку большущую папку с документами учеников, я проверяю время на мобильнике. Осталось отработать ещё три часа, и можно возвращаться к себе в квартиру. Пусть даже там нужно разобраться с отоплением, моё жильё – это единственное место, где я чувствую себя в полной безопасности. На улицах мне иной раз становится не по себе, словно лондонские дома сговорились и обступают меня со спины всякий раз, когда я отворачиваюсь. Даже погода кажется суровой, будто тоже меня наказывает. Иногда я не способен объяснить, как себя чувствую: если я злюсь или расстроен, я чувствую себя запертым в ловушке бесконтрольной ярости. И иной раз в такие моменты я корчусь на полу и плачу. Да, я полон проблем, но у кого их нет? Талха велит мне учиться владеть собой, воспитывать внутреннюю силу, освободиться от оков сомнений и слиться с внутренней правдой. Самого его очень вдохновляют эти нью-эйджевые идеи, но они не для меня. И потом, он-то лёгкий на подъём, общительный и вызывает симпатию. Ему не приходится прикладывать усилия, чтобы соответствовать среде; он не должен контролировать на людях собственную тревожность; у него нет всех этих чувств, с которыми требуется справляться. Даже когда подростком ему приходилось несладко, родители его поддерживали и понимали его проблемы. Тётушка и дядюшка принимают Талху целиком. Ему никогда не приходилось решать, какая часть его личности может послужить причиной того, что родители откажутся от него, начнут игнорировать или пристыдят. В их разговорах нет неловкого молчания, нет пауз. Они могут много дней не узнавать, как он там, но это не порождает отстранённости в их отношениях.

Тем временем и Мама, и Баба регулярно звонят, чтобы «проверить меня», и притом мы никогда не выходим за рамки поверхностных тем для обсуждения: как у меня дела? Что я ел? Как работа? Завёл ли я друзей? Не касаемся даже темы возможных подружек. Они буквально никогда не спрашивают о Мише, притом что, как я считаю, она – единственное, о чём им действительно стоило бы волноваться. Они уже старые, так что я не слишком-то их виню, и они больше не вместе, поэтому мне почти каждый день приходится отвечать на одни и те же вопросы дважды, просто разным людям. По их словам, мой переезд в Лондон был нужен для того, чтобы «уберечь меня», чтобы я мог «найти себя», но, если честно, я должен признать, что в жизни не чувствовал себя настолько потерянным.