Глава XVIII

Нет на пиру приправы лучше, чем Глупость

Но есть и такие, скажете вы, и не из самых молодых, в основном – старички, которые ставят бутылку превыше юбок, и больше всего любят попойку в дружной компании. Если может быть какое-то большое развлечение без женщины, пусть другие участвуют в нём без меня. В этом я уверена совершенно, не было ничего приятного, чему Глупость не добавила бы очарования. Так что, если они сидят скучные и не находят повода для смеха, они посылают за «тем, кто может сделать это», или нанимают какого-нибудь шутовского льстеца, чьи нелепые речи могут поставить под сомнение серьёзность компании. Есть ли смысл забивать наши желудки лакомствами, сластями и изысканной снедью, если наши глаза и уши, да и весь наш разум не поглощены также шутками, весельем и смехом? Но для этих вторых блюд я – единственная настоящая повариха, хотя обычные приемы наших пиршеств, такие как выбор короля, бросание костей, питье целебных напитков, хождение вокруг да около, танцы на подушке и тому подобное, были изобретены не семью мудрецами, а мной, Глупостью, и это тоже свершилось для общего удовольствия человечества. Природа всех этих вещей такова, что чем больше в них глупости, тем больше они способствуют расцвету человеческой жизни, которая, если бы она была непереносимой, не заслуживала бы названия «жизни», и кроме того, она не могла бы быть таковой, если бы такого рода развлечения не уничтожали Тоску и Скуку, которые по своей суть – ближайшие сородичи.

ГЛАВА XIX

Глупость – сводня друзей!

Но, допускаю, отыщутся среди вас и такие, которые пренебрегают этим способом наслаждения и находят удовлетворение в забавах своих друзей, называя дружбу самой желанной из всех вещей, даже более необходимой, чем воздух, огонь или вода, настолько восхитительной, что тот, кто изымет её из мира, тот тут же погасит Солнце, и, наконец, настолько похвальной и достойной почитания, что (если это еще что-нибудь значит для людей) сами философы никогда не сомневались в том, почитая её своим главным благом. Но что, если я покажу вам, что Я – и начало, и конец этого великого Блага? И я не стану доказывать это заблуждениями, соритами, дилеммами или другими подобными тонкостями логики, но просто ткнув в это пальцем! А теперь скажите мне, не являются ли все эти экивоки, ужимки, потакания, потребность быть слепым или обманутым относительно пороков наших друзей, нет, даже восхищаться и ценить их за несуществующие добродетели, не являются ли они, по-вашему, крайней степенью глупости? Что это такое, когда один целует веснушчатую шею своей любовницы, а другой восхищается бородавкой на её носу? Когда отец клянется, что его косоглазый ребенок прекраснее Венеры? Что это такое, говорю я, как не глупость? И так, может быть, вы будете плакать от смеха, и всё же только это объединяет друзей вместе и продолжает их объединять несмотря ни на что. Я говорю об обычных людях, ни один из которых не рождается без недостатков, и счастлив тот, кто менее всего наделён ими, ибо среди мудрых князей либо нет никакой дружбы вообще, либо, если она в какой-то форме есть, то она неминуема неприятна и скрытна, и здесь она такая же, потому что не принято в компании не говорить вообще ничего. Ибо большая часть человечества – глупцы, нет никого, кто не любил бы высокое положение, а дружба, знаете ли, редко бывает между равными. И все же, если так случится, что между ними возникнет взаимная добрая воля, то она ни в коем случае не будет надёжной и слишком длительной, то есть среди тех, кто угрюм и более осмотрителен, чем нужно, орлиный взор, вперившийся в недостатки своих друзей, видит в них все соломинки, но настолько затуманен для своих собственных недостатков, что не обращает ни малейшего внимания на горб, который висит за плечами и не различает и бревна в своём собственном глазу. С давних пор природа человека такова, что едва ли найдется хоть один человек, который не был бы подвержен множеству заблуждений, прибавьте к этому великое разнообразие умов и занятий, столько промахов, упущений и случайностей в человеческой жизни, и как возможно, чтобы между этими Аргусами была настоящая дружба, хотя бы на час, если бы не то, что греки превосходно называют Эвтаназией? Простите, Эфивией, или Легкомысленной Глупостью, как её обзывают греки! И если вы можете кому-то воздать по глупости или по доброте душевной, то за что воздавать, вы уж выбирайте сами. Но что это? Разве источник и прародитель всей нашей любви, Купидон, не слеп, как жук? И разве для него ему уродливое не кажется порой прекрасным? Разве бы вы не ставили превыше всего свою милую родню, хотя бы нигде не было таких уродов, как в ней, и нет ничего странного, что «старик души не чает в своей старой жене, а мальчик в своей девочке». Такие вещи не только делаются повсюду, но всюду осмеяны, но, как бы они ни были смешны, они делают общество терпимым и как бы склеивают его.