Не знаю, что я могу или должна сделать, чтобы не впасть в депрессию снова. Я стараюсь адекватно оценивать свою жизнь и цели и не ожидать от себя слишком многого.

Я распознаю моменты или события, которые меня печалят, и, когда они случаются, не скрываю их, а позволяю себе «печалиться». При случае учусь полагаться и на друзей, помня: хотя они многого в моей жизни понять не могут, это не значит, что они обо мне не заботятся. Стараюсь избегать самобичевания и навязчивых уничижительных мыслей. Не забываю взять тайм-аут, почитать воскресную газету, поиграть со своими кошками и «подзарядить батарейки».

После недавнего увольнения [из компании имярек] меня глубоко беспокоит перспектива опять оказаться в этом чистилище. Если это произойдет, не знаю, справлюсь ли. Я набросала список причин, по которым не должна сдаваться (например, ради кошек, ради бабушки и т. д.), и напоминаю себе: что бы ни случилось – потом всё равно будет лучше. Я хорошо понимаю героя вашей статьи, убежденного, что его никогда больше не настигнет депрессия, а когда она всё же вернулась, он потерял веру. Я отнюдь не уверена, что качество моей жизни защитит меня от повторного психологического насилия, порождаемого депрессией, но я надеюсь, что оно достаточно высоко, чтобы поддержать меня, если мне снова захочется заползти под матрас и умереть.

Сработает ли это? Не знаю. В минуты крайнего пессимизма я сомневаюсь. Но у меня нет особого выбора. По меньшей мере, депрессия привила мне определенный взгляд на вещи и научила жить исключительно здесь и сейчас, не беспокоясь ни о прошлом, ни о будущем.

Надеюсь, что эти страницы небесполезны, и буду вам благодарна за любую новую присланную статью, которая появится в результате ваших исследований. Я долго не решалась вам позвонить в первый раз, хотела понять, чего ожидаю от нашей встречи и чем готова пожертвовать ради того, чтобы содействовать лучшему пониманию депрессии в научной сфере.

Во всех научных и клинических данных, которые я видела, мне кажется, не хватает одного – сведений о том, как ощущается депрессия на самом деле. Похоже, никому нет дела до опыта людей, страдающих этим недугом, до их потребностей (кроме лекарств), когда они с ним живут, до их чувств, когда они выходят из самых тяжелых фаз, и до тех последствий депрессии, которые возникнут в их жизни.

Я постоянно отслеживаю статьи и научные работы, изучающие восприятие депрессивных людей, но таких публикаций чрезвычайно мало. Вероятно, если бы мне в руки попали свидетельства других людей об их перипетиях в этом аду и о том, как им вопреки всему удалось выжить, мне бы это помогло. Что-то вроде «Зримой тьмы» Уильяма Стайрона[105] без необходимости в красивом, аккуратном, абсолютно неправдоподобном «хеппи-энде». Не думаю, что у депрессии может быть счастливая развязка – по крайней мере, пока.

Я убеждена, что людям, страдающим депрессией, необходимо знание реального опыта тех, кто пережил ее. Этого знания не могут дать ни психологи, ни психиатры, ни таблетки, ни больницы. Личные истории расширяют горизонт и уравновешивают всю эту болтливую рекламу таблеток и «лечения»; они свидетельствуют о конкретном опыте, который может помочь другим депрессивным людям справиться со своим недугом; они доказывают, что вы не одиноки в своей борьбе с этим чудовищем. Они дают надежду.

Письмо Нины – ценный документ, прекрасно передающий некоторые особенности депрессии, свойственные всем моим респондентам. В остальной части этой главы я отталкиваюсь от ее наблюдений и интерпретирую феномен клинической депрессии с социологической точки зрения. В своем анализе я исхожу из фундаментальной предпосылки социологии медицины, что существует диалектическая связь между болезнью и социальным опытом