Спустя два года после того, как я получила степень магистра МВА, меня уволили [из компании имярек], жизненный стержень, на котором держался мой мир, надломился, и мое колесо отвалилось. Мне больше нечего было делать, некем было быть (курсив оригинала. – Д. К.). Работа, профессиональные обязанности больше не заслоняли меня от воспоминаний и связанных с ними эмоций. Я впала в депрессию.
Депрессия – это пустота, она вкрадывается в твой мозг и сбивает тебя с толку. Нет больше здравого смысла. Есть леденящий холод и пугающий, ужасающий, чудовищный туман, который окутывает всё, что еще осталось от твоего разума. Я пробовала сначала не замечать этого вторгшегося монстра, переключала свое внимание, свой ум на чтение, на необходимость одеваться или готовить завтрак. Потом я устала – или оно окрепло, – и я прекратила попытки. Самая основа, ткань моего разума улетучивалась у меня на глазах, и я не могла ничего сделать, чтобы остановить это испарение, уменьшить его или как-то на него повлиять.
В таком положении нет больше ни сочувствия, ни рассудочности, ни воображения, ни сострадания, ни человечности, ни надежды. Нет сил даже повернуться в постели, помыслить и привести в действие задуманное оказывается непреодолимо сложно, а необходимые для этого физические усилия слишком тяжелы. Особенно тяжело мне было сознавать потерю базовых академических навыков – в чтении, связном письме, элементарной математике, ведь на протяжении всей своей жизни я преуспевала именно в этом и гордилась своими интеллектуальными способностями.
Депрессия выкрадывает вашу суть, то, чем вы всегда были, и не дает увидеть, кем вы можете стать, на месте вашей жизни она оставляет черную дыру. Вы словно свитер, съеденный молью, от оригинала остались только обрывки, намекающие на большие способности, большие таланты, большие возможности, которые теперь исчезли. Никакие человеческие ценности больше не имеют значения – ни музыка, ни смех, ни любовь, ни секс, ни дети, ни подрумяненные бейглы, ни воскресный номер New York Times, потому что никто и ничто не может достучаться до человека, поглощенного пустотой. Вы понятия не имеете, что будет дальше и когда это закончится, не знаете даже, где вы находитесь сейчас. Самоубийство кажется лучшим выходом, но его слишком трудно спланировать и осуществить.
Никто из окружающих не понимает, чтó вы чувствуете, вам говорят: вы «портите другим настроение» тем, что не общаетесь, не принимаете душ, не работаете. Я лежала пластом и жалела себя, тогда как должна была признать себя невероятно везучей (я белая, незамужняя, бездетная, хорошо образованная и профессионально подготовленная) и искать новую работу, а не сидеть сиднем и хандрить. Я была не в том состоянии, чтобы объясняться, и не настолько доверяла своим ближайшим друзьям, чтобы рассказать им, что со мной происходит. Да я и сама не вполне это понимала – как не представляла себе, что будет дальше и когда это пройдет.
Это был, безусловно, самый черный период моей жизни. В «реальном мире» худшая фаза длилась всего несколько недель, но в моем сознании проходила вечность. Не знаю толком, почему я тогда осталась жива; не знаю, переживу ли подобное снова и что буду делать, когда это наступит.
В своей статье вы размышляете о том, как воспринимают себя и свое состояние те, кто вышел из глубокой депрессии. Некоторые говорят о «жизни после депрессии». Мои личные познания и опыт заставляют меня усомниться в том, что слово «после» применимо к депрессии, – мне кажется, я всегда буду ее чувствовать. Она проникла в меня так глубоко, до самого донышка, что я не уверена, смогу ли хоть когда-нибудь оказаться «выше» или «вне» ее. Этот период – часть меня самой, его нельзя пережить и забыть, как тяжелый грипп.