Я уже не претендую на разрешение загадки депрессии. Кроме того, и ни одна книга не может претендовать на всестороннее освещение опыта депрессии. Границы моего исследования в значительной мере определяются свидетельствами моих собеседников. Все, что они мне рассказали, я попытался охватить, соответствующим образом организовав материал. Разрешите в завершение главы 1 вкратце изложить план, которого я старался придерживаться, передавая их опыт.
В главе 2 («Диалектика депрессии») моей целью было предоставить слово тем, кто говорит изнутри опыта депрессии. Уже вначале, приступая к своему исследованию, я решил писать о сущностном характере депрессии, о том, что это за ощущение. Одна из коллизий, связанных с депрессией, возникает вследствие непонимания депрессии теми, кто ее никогда не испытывал. Чувство бессилия, свойственное людям с клинической депрессией, вызывает у окружающих желание убедить их в том, что можно (и должно) «встряхнуться», «взять себя в руки», «мыслить более позитивно» и т. д. Я хочу, чтобы те, кто говорит нечто подобное, услышали, каково «на самом деле» жить с депрессией. Такая интенция согласуется с общей целью социологии – дать высказаться тем, чье мнение замалчивают, чьи переживания остаются непонятыми.
Хотя основная цель главы 2 – свидетельства о депрессии из первых рук, в ней (как и во всей книге) присутствует академическая повестка дня. В этой главе я анализирую тему, неотступно, раз за разом возникающую в моих беседах с депрессивными людьми: депрессия – это болезнь изоляции, недуг разъединения. Как в общественной жизни, так и почти во всяком авторитетном социологическом анализе сложность ситуации лучше всего передает парадокс. Парадокс, который мы рассмотрим в главе 2, заключается в том, что депрессивные люди жаждут общения и в то же время неспособны его поддерживать. Боль, порождаемая депрессией, чаще всего возникает из-за осознания того, что человеческие отношения могли бы помочь человеку почувствовать себя лучше, но в разгар парализующего приступа депрессии они кажутся невозможными. Ты словно умираешь от жажды, глядя на стакан воды, до которого нет сил дотянуться.
Глава 3 («Болезнь и идентичность») продолжает развивать ключевую мысль, что депрессия – это состояние личности. Поскольку осознание человеком себя как депрессивного происходит предсказуемым образом, мы можем говорить о депрессивной карьере с вполне различимыми этапами. Социологи удачно использовали понятие карьеры для обозначения целого ряда происходящих с человеком процессов. Я нахожу наиболее подходящим для моих целей данное Эвереттом Хьюзом[95] определение карьеры как «движущейся перспективы, в которой человек видит свою жизнь в целом и интерпретирует смысл своих атрибутов, действий и того, что с ним происходит». Это определение, согласующееся с предыдущими суждениями, акцентирует внимание на субъектных, оценочных аспектах депрессии и на том, какие смыслы люди вкладывают в них с течением времени.
Из опыта моих собеседников явствует, что в развитии депрессии существуют закономерности, но время, в течение которого люди пребывают в каждой отдельной ее фазе, сильно разнится. Некоторые (и я в их числе) жили годами с недугом прежде, чем идентифицировали себя с депрессивными. Другие пришли к такому выводу гораздо быстрее. Эти различия зависят от того, случается ли первый эпизод «острой» депрессии в детстве или позднее, характеризуется ли депрессия ярко выраженными эпизодами или обретает хроническую форму болезни. Несмотря на различия, все респонденты в этом исследовании дали четкие описания поворотных моментов своей идентичности в эволюции осознания депрессии.