Супермаркет жужжал, как разграбленный муравейник. Всюду царила суетливая жизнь. Между витрин, с кое-как разложенным товаром, шныряли хитрые польские лица, шипя что-то непонятное на своем языке. То, что страна вроде как братская, а поговорить на русском языке здесь особо и не с кем, мы поняли практически сразу. Особенно досталось в этом плане Медведю, когда зашли в один из торговых павильонов.

– Извините, пожалуйста, любезнейший, скажите, есть ли у вас перчатки? – спросил я, у полноватого продавца с залысиной на голове.

При слове «перчатки», глаза у польского продавца почему-то оживились, как у школьника, знающего правильный ответ на заданный учителем вопрос, и он, жестом, показал на стеллаж, состоящий исключительно из одних только перчаток.

– Ренкавички? – сказал продавец и мило улыбнулся.

– Рукавички, так рукавички, – сурово ответил Киля, подошел к полке, и взял с нее несколько пар черных перчаток.

Медведь тоже обратился к продавцу с вопросом:

– А что насчет кальсон? – спросил Медведь.

На эти слова, наш европейский друг сделал многозначительное лицо, в котором, однако, можно было отгадать глубокий вопрос.

Медведь решил, что продавец не знает слова «кальсоны», и поэтому, решил устроить для него небольшую пантомиму. Он принялся размахивать в разные стороны руками и ногами, пытаясь, в своеобразном танце, кое-как объяснить поляку, что такое кальсоны. Как мне показалось со стороны, вторая из его попыток была особенно убедительной. Несмотря на это, наш чужеземный друг, по-прежнему, настойчиво показывал на все тот же стеллаж с перчатками.

– Кальсоны явно здесь не на пике спроса, – произнес Киля, тоже наблюдавший всю эту картину.

– Там, там, – снова сказал наш польский друг и показал Медведю на все тот же стеллаж с перчатками.

Медведь направил свои усилия по поиску требуемого товара согласно линии руки чужеземца, и обнаружил на полке перчатки, перчатки, перчатки, много перчаток и наконец, стопку с черными кальсонами, причем очень небольшого размера, похожими тоже, на какую-то диэлектрическую резиновую перчатку, созданную для двухпалых инопланетян.

– А взрослые есть? – недовольно спросил у продавца Медведь, – Эти для детей, для взрослых надо. Для меня.

Уставший от нашей назойливости, польский торговец медленно подошел к Медведю, взялся, с обеих сторон, за товар, и резко, так, что у всех дух перехватило, развел руки в стороны, растянув кальсоны до предела в разные стороны, максимально широко.

– Эффектно, – сказал Киля при виде такого зрелища.

Сзади меня послышался женский смех, я обернулся и увидел стройную белокурую девушку, которая тоже не без удовольствия наблюдала за фокусами этого торговца-престидижитатора. Девушку звали – Агнешка. Это была высокая полька с отменной фигурой и шикарной белозубой улыбкой.

– Пойдем панове, – сказала нам Агнешка, – Покажа где еще ещч.

При виде длинноногой Агнешки, польский торговец разжал одну свою руку, с растянутыми до предела кальсонами, и те, со свистом, снова приняли свое обычное, компактное состояние.

Во время своих последующих поездок в город Дрыньск, я всегда встречал Агнешку цветами, подобно тому, как советский народ когда-то приветствовал космонавтов. Мое случайное знакомство с польской красавицей постепенно переросло в довольно странные отношения. Сначала, я списывал все на разность наших культур и языковую пропасть, которая пролегла между нами, подобно нейтральной полосе из песни Владимира Высоцкого, но со временем понял, что дело совсем не в этом. Просто, Агнешка, была сама по себе инопланетным существом, живущим по неведомым мне законам, основа которых – прямая связь с космосом. Незнание мной польского языка, конечно же было помехой нашему общению, но не существенной. Мы вполне понимали друг друга, на каком-то своем, птичьем диалекте, чем-то средним между моим русским и ее польским языком.