(Ласточка, 1792, 1794)
Запоешь про солнце красно, запоешь ты про зарю
(Пеночка, 1799)
Какая громкость, живность,
ясность в созвучном пении твоем
(Соловей, 1795)

В «домовитой милосизой» ласточке воплощается душа поэта. Пение пеночки – вестник зари. В пении соловья – свист, звон, «перекаты от грома к нежности». Рассыпной трели птицы внимает очарованная луна, молчит изумленная пустыня, «стоящий холм чело нагнул».

Предметом поэзии Державина является и такое мелкое существо как комар, «не последний из звеньев в общей цепи всех твореньев»,

В микроскопе он, поверь,
На ходулях дивий зверь;
Хоботом – слону подобен;
По крылам – дракон всем злобен;
О шести ногах кулик;
Тощ и мал, а льва тревожит;
(Похвала комару, 1807)

В ряде произведений происходит концентрирование образов биосферы (табл. 5.6), по сравнению со средним уровнем встречаемость образов флоры и фауны в них возрастает от 2 до 5 раз.



Ода «Бог». В этой оде, излагающей поэтику троицы, Державин совершает одно из наиболее значимых открытий. Поэтическая формулировка образа троицы дается сразу, в первых строках оды

О Ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах Божества,
Дух всюду сущий и единый,
(Бог, 1784)

Автор поясняет, что в «трех лицах Божества» он «разумел тут три лица метафизические; то есть: бесконечное пространство, беспрерывную жизнь в движении вещества и неокончаемое течение времени» (Державин, 1957, с.381). Этот первоначальный образ троицы приобретает в последующем дополнительное осмысление и развитие. Формулируются три уровня «беспрерывной жизни»: человек, земная биосфера и космос. И все эти уровни интегрируются в единый образ на разных пространственно-временных масштабах.

Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет,
Хотя и мог бы ум высокий,
Тебе числа и меры нет!
Хаоса бытность довременну
Из бездн Ты вечности воззвал;
А вечность, прежде век рожденну,
В Себе Самом Ты основал.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от Тебя родятся.
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под Тобой.

В 110 строках оды образы человека, земной природы и космоса встречаются 160 раз, т. е. практически в каждой строке фигурирует образ троицы. Такое концентрирование обеспечивает внутреннее единство произведения, создает исключительный эмоциональный накал, изложение оды приобретает характер божественного озарения. Повторяемость человеческого, биосферного и космического примерно равномерна, с небольшим преобладанием космической семантики (Бога духа).

В изложении движения жизни автор использует полярные понятия: свет и тьма, возвышенное и земное, бесконечное и малое.

Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед Тобой сия;
Но что мной зримая вселенна,
И что перед Тобою я? —
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, и то,
Когда дерзну сравнить с Тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед Тобой – ничто.

В дуализме бесконечного и малого, божественного и земного происходит перетечка полярных образов. Точка становится бесконечностью, Бог воплощается в человеке.

Ничто! – Но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне Себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества,
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества.
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю;
Я царь, – я раб, – я червь, – я бог!

В последней строке различные облики жизни, сотворенной Создателем, как бы воплощаются в человеке, авторе божественной оды.

Существует мнение о противоречии между возвышенно-монументальной интонацией оды и финалом, констатирующем слабость, ничтожность человека по сравнению с божественными силами. На наш взгляд, это кажущееся противоречие. Акцент в финале делается на необходимость возвышаться к Богу, несмотря на «безмерную разность» с Создателем.