Врезается в стену с тихим писком. Зажимаю в кольце рук. Не прикасаюсь, только взглядом держу на месте.

– Отпусти. Пожалуйста, – трясется от страха. Меня от нее лихорадит, зарядами ампер кожу прожигает, землетрясение внутри вызывает. До одури хочу к ней прикоснуться. Не могу.

– Выбирай. Или ты меня или я тебя.

– Что? – глазища невинные поднимает и сжигает меня заживо. Носовую полость заполняет резким запахом ванили. Чертов капкейк.

– Либо ты меня удовлетворишь, либо я тебя трахну прямо здесь.

– Ты извращенец!

– Если мне не изменяет память, это ты сейчас трясла сиськами на сцене.

– Мудак! – кулаками машет по груди, пытается вырваться.

Не к обнаженной коже прикоснешься, она одета. Не умрешь, в припадке не зайдешься. Будет плохо – отпустишь. Пусть летит синичка. Хоть на Луну хоть на Плутон.

Благодарности всем кто слышит – темно, не видит трясущихся рук. Пальцами медленно веду вдоль позвоночника, слегка надавливаю. Себя не чувствую, я где-то в абсолюте, в космосе вращаюсь, в гравитации парю. Только слышу участившееся дыхание, под пальцами сквозь одежду ощущаю мелкую вибрацию. Не понимаю, дьявол, кто из нас этот ультразвук издает.

Опускаюсь, в груди арфа звучит, словно я не позвоночник через ткань щупаю, а на струнах души, и нее, своей играю. Касаюсь ягодиц, спрятанных под толстым кружевом, приподнимаю и прижимаю воздушный шар к себе. Качаюсь с ней на волнах. Внутри море беспокоится, цунами смерч возбуждают, дельфины хвостами щекочут, рыбки на поверхности плещутся.

Она поднимает голову и решает глазами вконец под асфальт закатать. Не смотри, – беззвучно кричу, а зефирка словно не понимает. Стремится мою черную душу огнем спалить, светом озарить. Сливочное мороженое, куда без фонарика пытаешься пробиться?

Замираю, когда пальцами к губам прикасается. Еще крепче прижимаю, когда ведет по контуру. Резко отпускаю, когда тянется за поцелуем.

– Идем. Отвезу тебя домой.

– Не надо. Сама доберусь. Не маленькая.

Мне трогать ее нельзя – колотит всего, миксером на части разрезает, в коктейль ванильный превращаюсь. Хватаю за рукав и насильно тащу к машине.

– Будешь выеживаться, заставлю делать выбор. Или ты меня или я тебя, – сразу успокоилась воздушный маффин.

Адрес со скрежетом в зубах называет, будто великую тайну выдает. Съеживается вся, в сиденье вжимается и крепко обнимает себя. Ни слова не говорит за дорогу, все внимание приковано к окну. Как только торможу, быстро отстегивает ремень и готовится стартовать. Звук закрывающихся замков. В панике оборачивается и испуганными глазищами газели пялится.

– Больше не попадайся мне на пути.

– С превеликим удовольствием.

Где-то между Большой медведицей и Кентавром зависаю

– Адам, это прекрасная новость. Прогресс! – возбужденно кричит психотерапевт.

Сижу на приеме и, как обычно, четыре раза в месяц слушаю задушевные речи старого маразматика.

– Вы могли бы сблизиться с этой девушкой.

– Ни за что, – выговариваю по слогам.

– Но почему же, Адам? Впервые за девять лет нашего лечения наметился прогресс, – Иван Трындытович, так я его зову, подходит к окну, распахивает, впускает свежий сентябрьский воздух. – Вы добровольно прикоснулись к другому человеку.

Продолжает завывания – прогресс, травматический синдром, фобия, терапия, аутотренинг, обсессивно-компульсивное расстройство, психастения…

– Вы знаете, если бы не условие дяди меня бы здесь не было.

– Знаю, Адам. Но и вы должны понимать, в ваших силах преодолеть старую рану. Иначе, вы никогда не сможете прикоснуться к другому человеку.

– От этого я не умру.

– Попросите девушку о помощи. Честно расскажите о травме. Подружитесь. Она может стать вашим лекарством.