Варни проснулся… Какое- то время ему понадобилось на то, чтобы понять, что всё происходящее было сном. Он начал вспоминать все подробности и вдруг осознал, что пять минут назад побывал, ни много ни мало, как на репетиции своей собственной симфонии; полностью законченной, гениально инструментованной и сыгранной лучшим оркестром Вселенной. Эта мысль, словно ледяной душ окончательно пробудила его, заставила вскочить и броситься к роялю, из-за которого он не выходил в течении пяти последующих суток. Он как безумный день и ночь что-то наигрывал, записывал на ноты, ходил, напевая по комнате, лежал с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить хоть что- то из того, что слышал во сне, пробовал медитировать… В один момент ему показалось, что вроде бы он что- то нащупал, что вроде бы уже начали появляться какие-то отголоски того, что он искал… Но дальше коротких фрагментов дело не шло. Мысль утекала, обрывалась на полуслове, полуфразе, сворачивала куда-то совсем не туда, замолкала, словно неразговорчивый собеседник и наотрез не желала развиваться дальше. Настроение из музыки быстро испарялось, ноты теряли жизненную силу, переставая рождать образы и превращались в бесполезные мертвые черные точки, в немые символы. В отчаянии, пытаясь хоть что-то воссоздать по крупицам из своего сновидения, он начал соединять фрагменты уже механически, насильно, принудительно, но отрывки категорически сопротивлялись, не складывались в единый пазл и ни в какую не хотели дружить между собою. И он это всё конечно видел, чувствовал и понимал… Понимал, что жалкий результат его отчаянных попыток за эти несколько дней, в конечном итоге, практически не имеет ничего общего с тем, что открылось ему во сне. Что всего лишь сладостным, но одновременно и горьким послевкусием невосполнимой потери останется для него это непередаваемое чувство близости, которое он испытал во сне к собственной музыке. Подарок странным образом был вручён и тут же отобран. Скорее всего навсегда. Поняв всё это, Варни прекратил попытки, быстро встал из-за рояля, закрыл крышку и решительно смяв нотные листки, на которых что-то пытался безуспешно сочинять, без всякого сожаления уничтожил их. Сон оказался вещим. Симфония действительно осталась ненаписанной.

В день открытия фестиваля, ближе к вечеру, площадь перед концертным залом до отказа заполнилась людьми. В воздухе витало ожидание и предвкушение грандиозного события. Количество желающих посетить первый концерт уже к полудню было явно гораздо больше того, чем мог вместить зал “Большой Черепахи”, а зрители с разных уголков вселенной всё прибывали и прибывали.

Для тех, кто по понятным причинам не сможет попасть в концертный зал, на площади были заблаговременно смонтированы два огромных экрана, также позволявшие ощутить полный эффект присутствия на концерте, словно вы зритель, сидящий на лучших местах.

Часа за три до начала, пробираясь с концертным костюмом через толпу к служебному входу, Варни мельком бросил взгляд на один из экранов, на котором в этот момент показывали фрагменты предыдущего фестиваля. Среди прочих участников, он увидел и себя, выступающего тогда еще в качестве простого пианиста- аккомпаниатора с одним довольно известным виолончелистом.

–О, да это же мы с Грэго… В камерном зале на прошлом фестивале! Соната №1 Шнитке.– автоматически пронеслось в голове у Варни. —И я ещё здесь в своём старом концертном костюме, который был впоследствии непоправимо уничтожен кетчупом.

Варни были приятны эти воспоминания. Он даже начал было уже размышлять о том, что благодаря Грэго он полюбил музыку Шнитке, которая поначалу показалась ему довольно странной, но появившаяся яркая реклама на экранах, с напоминанием о том, что уже совсем скоро состоится открытие юбилейного фестиваля, тут же вернула его к мыслям о предстоящем выступлении. И он уже не задерживаясь, быстро преодолев препятствие в виде толпы людей, уверенно вошёл в дверь служебного входа. Увидев вахтера, ему уже не пришлось объяснять, как в прошлый раз, кто он и зачем здесь.